Глава Avellana Gold в Украине: «Инвестор хочет верить, что Украина в плане добычи – это маленькая Канада»

Добычей золота в мире в основном занимаются частные компании. Каждый этап производства – начиная с геологической разведки, добычи и заканчивая выливанием слитков – требует больших денежных затрат и связан с технологическими рисками. Крупные компании (мейджоры) обычно не занимаются поиском и разработкой проектов. Как правило, это делают геологические компании (джуниоры), которые находят проект, выводят его на рынок, инвестируют от $5 млн до $50 млн и запускают добычу. И только на этом этапе проектом начинают интересоваться крупные компании.

В Украине пока ни один такой проект не реализован, разведданных относительно украинских золотых месторождений немного, поэтому еще нужна огромная работа геологов.

Едва ли не первый такой проект развивает американская компания Avellana Gold. В 2016 году Avellana приобрела предприятия ЗАО «Карпатская рудная компания» и ООО «Западная геологоразведочная компания», владеющие лицензиями на добычу ископаемых в Мужиево. И проект стартовал.

В Украине проектом занимается бывший инвестиционный банкир Андрей Смолин, который к тому же несколько лет консультировал Госгеослужбу и представлял украинские месторождения на международных роад-шоу. За этот период он стал экспертом добывающей отрасли, изучил перспективы страны по привлечению инвестиций под разведку и добычу полезных ископаемых.

Тогда он и принял решение реализовать рискованную идею – масштабный проект по добыче золота. До этого времени международные инвесторы обходили отрасль добычи в Украине как таковую. И справедливо, ведь, кроме обычных для отрасли рисков подтверждения наличия ценных ископаемых в месторождении, она предполагает много политических рисков.

Андрей Смолин в интервью Mind рассказал о деталях проекта и о том, как он решился на рискованный проект и почему война – удачный период для привлечения иностранного капитала.

– Расскажите о проекте Avellana Gold?

– Проект Avellana не был изначально проектом только по добыче золота. Сначала родилась инвестиционная идея. Инвестиционная идея, которая родилась и у меня, и потом, как оказалось, у Брайана. (Брайан Саваж – инвестор проекта, председатель совета директоров Pioneer Management LLC, частной компании, которую он основал в 2009 году для предоставления консультаций и инвестирования в проекты и компании из сферы природных ресурсов. – Mind). Ее суть в том, что, если Украина будет меняться, добыча – это та сфера, которая может претерпеть наибольшие изменения и иметь большую перспективу. Она перестанет быть закрытым клубом.

– Но сейчас это закрытый клуб, в котором никого нет?

– За 20 лет у нас не произошло ничего. Все знали, что страна в принципе богата месторождениями.

– Кроме добычи газа, что развивается?

– Добычей газа занимались значительно раньше. Но это была компания тех же людей – Ахметова, Пинчука и других олигархов. Формулировка закрытого клуба не менялась.

– Почему не возникло закрытого клуба по полиметаллам? Сложнее технология?

– Закрытость была не только в плане того, что есть что-то хорошее и к нему не пускают. Было не понятно, что вообще есть. Раньше на все разведданные были наложены тысячи грифов «Секретно». До этого ты не мог просто поехать на какую-то конференцию и, например, сказать: «Ребята, в Украине есть 25 000 тонн титана». Потому что нельзя было об этом говорить. Эта информация была секретной. Хотя все приходили и за $200 эту информацию покупали. Но официально, для публичных инвесторов, этого нельзя было сделать. Я даже видел примеры презентации, когда были нормальные данные, в тоннах и процентах, только подписанные в у. е., кто-то перекрутил – говорили правду, но формально не нарушали закон.

Закрытая информация, неясная, нечеткая процедура и неформальное понятие, «не лезь туда, потому что током убьет». По аналогии такая же ситуация была в солнечной энергетике. Я, как инвестбанкир, знаю, что у этих проектов всю жизнь была нормальная экономика.

– За счет зеленого тарифа?

– Да, но если ты захочешь прийти и присоединиться, то скажут: «Извини, тут за пацанами забито». А дальше 25 000 причин, по которым тебе не дадут запустить проект.

Идея создать первый «правильный» проект культивировалась полгода, это был не только Брайан, мы провели сотни встреч и переписок, в которых я пытался рассказать об идее. А перед этим было проанализировано достаточно большое количество других проектов.

– Других месторождений?

– Перед тем как остановиться на данном объекте мы анализировали и другие интересные идеи по другим металлам. Я говорю идеи, а не проекты, потому что проект – это то, что тебе приносит прибыль в течении 5–10 лет, а идея это то, на что ты готов тратить деньги в долгосрочной перспективе. В золоте есть идея, поэтому мы назвали компанию Avellana Gold, хотя исходя из перспектив Мужиево/Берегово выручка от золота у нас запланирована в районе 30%. Но мы видим перспективы в регионе. И первоочередной интерес для нас представляет не Украинский щит, а геологоразведка в Карпатах.

Но геология – это наука. Возможно, у кого-то другое мнение и другой команде инвесторы доверят деньги под другие проекты. Главное, чтобы был первый положительный опыт. Пока на украинском золоте инвесторы только теряли деньги. Если поехать в Лондон или в Торонто, вы услышите эти истории и конкретные фамилии.

– Кто такой Брайан Саваж и как вы познакомились? Вы сотрудничали ранее в каких-то проектах?

– Есть замечательная сеть контактов LinkedIn, мои и его контакты есть в инвестсообществе. Первые полтора года после 2014-го я тратил на то, что искал, собирал информацию, общался с украинскими геологами по проектам. Вспомнил школьные годы и реально ходил в библиотеку, суммарно провел там несколько месяцев. (Улыбается.)

– В свое время вы консультировали Госгеослужбу по поводу  привлечения инвесторов?

– Я пришел и сказал: «Ребята, мне интересно привлечь инвестиции». Мне сказали: «Ок». Я ездил по международным конференциям и представлял Украину – регуляторную политику, месторождения, перспективы. Моя презентация до сих пор есть в публичном доступе на сайте Евросоюза.

Я начал приводить инвесторов. Добыча – это большая работа, нужны люди с реальным объемом инвестиций. Контакты, реально сотни людей, с которыми я общался. Сначала это был просто съезд лондонских банкиров, я говорил: «Ребята, дайте мне пообщаться с кем-то, с инвестбанкирами, которые занимаются natural resource».

Появились люди, которые знали про Украину, анализировали проекты в Украине, которые знают геологов. Это все полтора года набирало какую-то критическую массу. Я отправлял в день по 20 писем – посмотрите на мою презентацию, которую я делал на инвестфорумах типа Welcome to Ukraine: «Украина поменялась, мы хотим инвестиций».

В итоге откликнулся Брайан. Он сам нашел эту мою презентацию на сайте Евросоюза. Посмотрел, что я с ним в первом или втором коннекте на LinkedIn, мы с ним начали общаться. Общались, как и со всеми другими. Потом от него было письмо: «Мне пришло предложение от конкретной компании. Не та ли это компания, которую ты упоминал в презентации?» А я в презентации не делал различия между государственными и частными компаниями. Я просто пытался найти проекты, в которых есть экономика. Этого в Украине не понимает никто. Как бы наши геологи не старались, экономику они не понимают.

– Не понимают или не умеют считать?

– На самом деле не понимает никто, пока ты не наладишь промышленную добычу. Но, грубо говоря, по каким-то прикидкам можно сделать ранжирование и отделить совсем плохие проекты. Например, по золоту. Когда ты говоришь, что у тебя подземный способ добычи, у тебя должно быть 5 г золота на 1 т руды или эквивалент. После этого может быть 25 факторов, которые скажут, что это месторождение нерентабельно, но этот показатель как вступление к диалогу.

Поэтому когда говорят, что у нас 2 г и подземный способ добычи, то об этом проекте нечего говорить. То же самое касается и всех других металлов.

– То есть в добыче каждого металла есть определенный маркер, выполнение которого делает проект интересным?

– Да, есть маркер. В Украине за все время я реально встретил одного геолога, который может адекватно мыслить на уровне экономики. Почему мы говорим, что нам надо еще полтора года? Потому что это отчет на 1000 страниц, который учитывает множество факторов. В Украине этого раньше никто не делал.

– Какой основной бизнес у Брайана?

– Это инвестор, предприниматель. Он на данный момент является публичным директором одной из компаний, которая котируется на лондонской бирже, – Amur Minerals Corporation, которая занимается разведкой месторождений и добычей на Дальнем Востоке. Он всю жизнь занимался подобными проектами.

Когда я презентую проект в Лондоне, например, то все спрашивают: «Кто собственник? А, этот лысый парень? Нормально, тогда давай общаться». Они понимают, что это человек, у которого есть опыт ведения бизнеса в нерыночных экономиках. Это является одним из определяющих факторов успеха. Причем это важно не только для инвесторов, но и для геологов, и специалистов в том числе. Никто не хочет работать на проект, когда все заранее понимают, что он будет убыточным или у него просто заберут лицензию.

Поэтому геологи тоже смотрят на того, кто их нанимает. Когда видят человека, который умеет зарабатывать деньги в таких странах, как Украина, они понимают, что этот проект будет реализован. У каждого геолога не так много шансов в жизни сформировать себе портфолио. Потому что проекты очень долгосрочные. Вот Брайана воспринимают как человека, который работал и умеет работать в странах бывшего Советского Союза – у него опыт проектов в России, Казахстане. Он работал в Китае и Конго. В Казахстане был нефтегазовый проект. В Конго – железная руда.

– Насколько масштабное производство планирует развернуть на Закарпатье компания Avellana Gold?

– Проект, разработанный компанией, позволит создать предприятие, аналогов которому нет в Украине, и отработать не только Мужиевское, но и Береговское месторождение на единых производственных активах. Avellana Gold согласилась инвестировать в проект около $100 млн и включить в разработку и золото, и полиметаллические руды. Кроме того, мы взяли на себя очень большие обязательства и перед местным населением, которое видит, что, несмотря на большие трудности, наши предприятия ведут плановую работу и готовят месторождения к промышленной эксплуатации.

Этот проект – серьезный социальный вклад в регион. По предварительным оценкам, если удастся все успешно реализовать, производство обеспечит работой до 500 местных жителей минимум на 20 лет.

– Почему именно это месторождение, вы посчитали его самым перспективным в Украине?

– Это единственное месторождение, которое можно протащить по формату brownfield, а не greenfield, потому что на нем раньше уже было производство.

Руководитель украинского представительства компании Avellana Gold Андрей Смолин и генеральный директор Avellana Gold Брайан Саваж

Фото из личного архива

– В чем разница ?

– Greenfield называют любой проект, который не доведен до стадии промышленной добычи. Сколько бы ты ни сделал бурений, скважин и шахт, ты все равно являешься greenfield. Откровенно говоря, это чуть-чуть маркетинг. Но на Украину смотрят хуже всего... Серьезно, реально нет страны, на которую бы инвесторы смотрели хуже. Я сталкивался со смешными ситуациями. На страны, где идет настоящая война, или на Колумбию с ее наркокартелями – на них смотрят лучше, чем на Украину.

Поэтому, когда говоришь Украина, тебя спрашивают: «Greenfield?» И тебе нужно либо врать, либо сразу к тебе теряют интерес. Мы не врем, а говорим «brownfield», потому что какая-то добыча на месторождении уже велась.

– А сейчас на каком этапе находится проект Avellana Gold? Когда компания начнет добывать закарпатское золото?

– Чтобы вести работы, нужно четко понимать, какими они должны быть. Сначала компания должна устранить экологические проблемы вблизи Мужиевского месторождения, которые появились здесь от предыдущего предприятия. Это серьезная работа, поэтому для решения экологических вопросов и запуска проекта в целом нужно полтора года и миллионы долларов инвестиций. Кроме того, в Украине очень мало специалистов, которые могли бы предоставить анализ экологического состояния объекта, который бы соответствовал европейским требованиям и нас удовлетворил. Сейчас мы ищем такие компании, и не только в Украине, но и среди мировых специалистов. И мы будем очень рады, если найдется достаточно квалифицированная украинская компания, которая предложит нам качественный аудит.

Кроме того, сегодня мы прошли все согласовательные этапы, которых требует украинское законодательство, но до сих пор ждем документального согласования на продление нескольких лицензий со стороны органов власти. Задержка составляет уже более трех месяцев. А без формального согласования мы не можем начать и вести любые работы, ведь это будет квалифицироваться как нарушение законодательства.

В общем по сравнению с прошлым годом есть ощущение, что у государства есть желание привлекать инвестиции, и того, что вести бизнес в Украине можно. Но в то же время бюрократические проблемы становятся для нас критическими. То есть документы просто застряли в государственных кабинетах.

– Вы изучали, что это был за проект до вас?

– 15 лет назад на этом месте был убыточный проект. Компания, которая этим занималась, планировалась не как полиметаллический проект. Они хотели добывать только золото. Это проект с бюджетом до $9 млн.

– То есть начали разрабатывать, что-то добыли, посчитали экономику и закрыли?

– Примерно так. А хвосты, которые есть сейчас, – это результат той неэффективной технологии. Мы узнавали, там были некачественные старые дробилки, некачественное оборудование просто не могло улавливать золото. Поэтому сейчас есть достаточно большой объем золота, до 2 г на тонну просто лежит в камнях.

– Они не несут экологических рисков?

– В технологии переработки нет ничего нестандартного. Вопрос только в том, чтобы правильно провести анализ сырья, правильно подобрать и настроить оборудование. Не идти по пути использования «не совсем того» и не совсем нового оборудованию. Если делать хвостохранилище, то подойти к нему как к сложному инженерному объекту, а не как к яме. Вопрос только в том, что это все стоит денег, и для того, чтобы эти деньги были потрачены, инвестор должен быть заинтересован в нормальных долгосрочных отношениях с местным населением. Десять лет назад перед государственной компанией, как нам кажется, в основном стояла задача как можно быстрее освоить бюджетные деньги.

Этот объект де-факто не является сложным с точки зрения экологии, и если бы объект все это время функционировал, то и проблемы, скорее всего, не было. Что касается темы экологии, то было много рассуждений, но мало анализа. Мы сейчас изучаем проблематику и, возможно, придем к несколько другим выводам. Проблема не в том, что руда опасна, а в том, что она лежала на поверхности десять лет. И, как ни странно, основную проблему, скорее всего, составили не золото, свинец и цинк, которые имеют товарную ценность, а железо, которое окисляется в первую очередь. Но повторюсь, мы еще не завершили все исследования.

Наш подход не в том, чтобы написать какой-то новый отчет и им прикрываться. Мы понимаем, что село должно быть обеспечено питьевой водой, а чистота воздуха и уровень шума не должны вызывать нареканий.

– Каковы характеристики месторождения?

– Месторождение хоть и хорошее, но очень сложное, потому что по отдельности содержание в руде золота, свинца, цинка и серебра не являются экономическими рентабельными для добычи. Надо придумать технологию, которая позволит одним способом добывать несколько металлов и получать товарную продукцию. В данных металлах это можно сделать, потому что их можно обработать по одной технологии и разделить.

Зато у месторождения есть разведанные запасы. Тут уже однозначно нет вопроса, что это какой-то фейк, это не афера, оно тут есть, оно узнаваемо, о нем знают на рынке. Вопрос в его экономичности либо неэкономичности. В этом как раз и есть инвестиционный риск.

Андрей Смолин

Фото из личного архива

– Вы собираетесь добывать три концентрата?

– По существующей технологии, планируется добывать три типа концетрата – цинковый, золотой и свинцовый.

Но тригером для нас стал цинк. Сложилась уникальная ситуация на рынке цинка. Его реально нет. Мы называем компанию Avellana Gold, потому что верим в то, что есть другие золотые месторождения в Карпатах. Но реальная экономика в этом месторождении основана примерно в равных долях по объему, но минимум на 50% рентабельности это цинк. Это то, что мы хотим.

Почему мы делаем дорогой проект, почему мы лезем глубоко под землю? Потому что прежде всего мы хотим добывать цинк. Технология, которая у нас сейчас есть, и та экономика, которая есть, – она основана на трех концентратах. Разговаривали с инвесторами, которые уже успели у нас побывать. Они говорят: «Ребята, с вашим типом месторождения мы бы вам рекомендовали производить два концентрата – производить чистый цинковый концентрат и все остальное сбрасывать в микс свинцово-золото-серебряный». Поэтому говорить сейчас о том, какая у нас будет продукция, еще рано.

– На мировом рынке существует дефицит цинка?

– Есть дефицит, который еще не отображен в цене, и никто не знает, как он отобразится.

– Кто основной покупатель цинка?

– Это индустриальный металл, он нужен всем. А совпали два фактора. Первый – закрытие ряда шахт. И вторый – Китай начал производить удобрения с использованием цинка. Вот за счет этого гэпа между спросом и предложением можно строить реально смелое предположение о том, какой будет цена цинка. Такая ситуация будет актуальной четыре года.

У нас в мире нет ни одного металла, который является супердефицитным. Просто начинают выделяться деньги джуниорским компаниям на исследования, на бурение, и за четыре года всегда появляется новое месторождение. Как правило, оно не хуже, чем предыдущие. И это месторождение не уникально. Оно просто среднее, качественное, и оно опережает за счет разбуренности на два-три года потенциально конкурентные проекты. Поэтому сейчас мы можем говорить: «Ребята, либо вы тратите деньги и бурите пустыню, либо идете к нам, принимаете риски Украины, и мы запускаем проект с хорошими идеями». Через три года уже не будет смысла. Причем гарантированно не будет смысла. Такие дисбалансы возникают с циклом раз в 25–30 лет. На следующие 30 лет можно забыть о прибыльности добычи цинка.

– То есть вы верите в экономичность, но пока не можете посчитать ее точно?

– Мы верим, что экономичность есть. Даже скажу так: мало людей, которые не верят в то, что в нем есть экономичность. Вопрос в том, что эта рентабельность недостаточна для Украины. Грубо говоря, было бы оно в Канаде, мы бы говорили о рентабельности 15–20% – и было бы отлично. Для Украины этого недостаточно. Та идея, в которую мы верим и которую мы хотим продать, – это то, что это одно из многих месторождений.

Мы хотим раскрыть это месторождение для того, чтобы дальше продолжать разведочное бурение и чтобы уже было понятно на основе разработанного месторождения, что у нас может быть.
Мы хотим продать идею о том, что в украинских Карпатах есть недоразведанные запасы. В том числе Мужиевское месторождение имеет продолжение в Береговом. Вот эта идея продаваема. Мы продаем страновой риск Украины. Компании, которые заходят, в целом оценивают долгосрочное ведение бизнеса в Украине. Им неинтересно просто отработать 7–10 лет на одном месторождении. Это потерянное время. Мы понимали, что тяжело привлечь деньги. Месторождение не уникальное. Оно просто качественное. Но дело в том, что в Украине других хороших идей нет.

– Вы говорите, что идей нет, а потом, что хотите продать идею.

– Идей, кроме золота Карпат.

– То есть, если это месторождение станет успешным проектам, в Карпаты может прийти крупный инвестор?

– Да. Глобально Карпаты можно бурить. У нас считается, что Украина, вообще все советские страны – они практически полностью раскрыты разведочным бурением, потому что Советский Союз вкладывал в него очень большие ресурсы. Но вот Карпаты – это единственная область, в которую можно и нужно привлекать инвесторов на дополнительное бурение.

– Какая разница между джуниорскими компаниями и мейджорами?

– Мейджоры – это, грубо говоря, компании, у которых есть собственное запущенное производство товарной продукции. Как правило, на этапе, когда какой-то джуниор запустил свою товарную продукцию, его сразу выкупают либо другие компании, у которых есть производство, либо коммодити-трейдер. Металл – это товар, который производится непрерывным циклом и для любой (будь то железо или цинк, или что-то еще) компании важно иметь постоянный источник сырья. Потому что она не может остановить производство. В этом состоит бизнес коммодити-трейдеров. Зачастую долгосрочные контракты отличаются от спотового рынка на порядок. Потому что они гарантируют поставку.

Что такое компания джуниор? Это компания, которая, прежде всего, состоит из профессионалов, как правило, геологов, которые знают месторождение, которые в него верят, которые находят деньги либо частным образом, либо изначально идут на фондовый рынок и просто под свое имя привлекают начальный капитал для того, чтобы довести проект до уровня промышленной добычи. Это в среднем стоит $5 млн.

– То есть Avellana Gold – это классическая джуниор-компания?

– Мы себя позиционируем как Advanced-junior-компанию, потому что мы взяли месторождение, которое уже разведано, у нас есть команда, мы уже вкладываем деньги. И мы говорим, что за три-четыре года мы можем довести до стадии промышленного производства товарной продукции.
Де-факто в Украине джуниор-компания возникнуть не могла, потому что у нас нет ни одного государственного деятеля, который считает, что отрасль добычи должна быть конкурентоспособной. Мы считаем, что нам нужно участвовать в авиашоу и рассказывать, что Украина должна строить самолеты. А то, что в Украине можно добывать, – рассказывать, считается, не нужно. Это абсолютно не так. Кроме этого проекта, нет проекта, который в данной ситуации можно продать и можно просчитать экономику.

Почему она никогда не возникнет? Потому что для всех инвесторов нонсенс то, что государство не заинтересовано в том, чтобы бурили его недра. У нас спрашивают инвесторы: «Какие в Украине есть льготы?» Когда говорим, что никаких, что результаты бурения, например, не относятся на затраты будущих лет – это нонсенс. У нас абсолютно не адаптировано законодательство под привлечение инвесторов.

– Как должно действовать государство? Оно должно привлекать компании, давать возможность вести разведку?

– Да, в идеале давать четкую процедуру и гарантию, что если вы что-то разведаете, то у вас это не заберут.

– Какие риски в Украине больше отпугивают иностранных инвесторов? Как убедить компанию-инвестора, что здесь безопасно реализовать дело?

– Я пытался продать идею о том, что Украина – это уже не клановая страна, и у местных олигархов голова болит прежде всего из-за защиты собственных активов, а не из-за охоты на новые. Честно говоря, крупные компании слушали с интересом, но не более. Первоначально мы обсуждали идею создания фонда, который по принципу фондов прямых инвестиций должен был искать недооцененные активы. Однако большинство публичных компаний не могли позволить себе репутационные риски инвестирования в страну на грани военного положения и с рядом коррупционных скандалов. Вопрос был даже не в риске потерять средства, а в риске попасть в какую-то «неприятную историю».

Идея с фондом не воплотилась в жизнь, зато появилось понимание того, чего хотят инвесторы. Они говорят: «Мы не хотим портфель активов в Украине, но готовы поверить в нишевый проект, если увидим, что этим проектом руководит профессиональная команда и у этой команды достаточно капитала, чтобы развить проект до стадии предпроизводства; проект имеет достаточную ресурсную базу, чтобы представлять стратегический, а не краткосрочный интерес; проект юридически чист и не имеет признаков вовлечения «политического капитала»; проект пользуется поддержкой местного населения; а также то, что государство заинтересовано в реализации этого проекта».

– То есть вам удалось удовлетворить все требования американского инвестора?

– Последний пункт для нас все еще остается проблематичным. Ведь в стране не существует авторитетного органа, наделенного достаточными полномочиями и уровнем государственного мышления, чтобы оценить значимость реализации частного добывающего проекта для страны. Мы все очень не хотим называть Украину страной с ресурсной экономикой, но при этом не можем отрицать факт наличия определенного потенциала в сфере добычи ископаемых. Я говорю «определенного», так как этот потенциал катастрофически переоценен. В стране нет ни государственных институтов, ни кластера профессиональный mining entrepreneurs, которые могли бы трезво этот потенциал оценить.

Я за 3,5 года побывал на всех международных конференциях, где звучали слова «Украина – инвестиции –полезные ископаемые». И в 95% таких дискуссий речь шла о тысяче инвестиционных проектов. Реальность же такова, что в Украине можно реализовать три-четыре проекта, но для этого нужно сделать эти проекты конкурентными с зарубежными аналогами. Украинские проекты борются за инвестора только за счет качества ресурсной базы, раскрытой исключительно благодаря разработкам времен СССР, а также дешевой рабочей силы.

Политическая ситуация нестабильна, и мы не знаем, кто будет сидеть в том или ином кресле через пять или десять лет. Но хотим донести и утвердить понимание того, что успешность реализации нашего проекта выгодна всем, и это наша долгосрочная идея. К счастью, на локальном уровне нам это удается.

– Какие вообще инвестиционные риски предусматривают проекты по добыче полезных ископаемых в Украине?

– Прежде всего это риск подтверждения запасов ископаемых, который зависит от качества проведенных геологоразведочных работ, технологического тестирования. Это и условия недропользования, которые диктует государство. Также во время реализации проекта в Украине нет гарантий стабильности лицензионных условий и регуляторных правил в сфере недропользования.

– Вы не новичок на инвестиционном рынке. Уже много времени занимаетесь инвестиционными проектами. Почему именно добывающая отрасль?

– Моя карьера – это портфолио проектов, каждый из которых играет свою роль в развитии меня как личности и как специалиста. В 2003 году я занимался управленческим консалтингом и проектами в сфере управления рисками, а впоследствии – и в банке группы «ТАС». В 2005-м начал работать на инвестиционную компанию «АРТА» и возглавил бизнес по управлению активами. А через три года основал проект – инвестиционный банк «Аструм». В 2010–2013 годах занимался привлечением инвестиций в аграрные проекты и проблемные банковские активы совместно с Vertex invest group, Investohills и другими компаниями.

А с началом перемен в стране, в 2014–м, у меня появилась амбициозная идея – использовать наработанные контакты в инвестбизнесе и реализовать юниорский проект по добыче полезных ископаемых. К этому времени добыча ископаемых в Украине была закрытым клубом для избранных, и за 20 лет ни один проект в этой сфере не прошел всех этапов – от геологической разведки до запуска производства.

– Вы работали со многими крупными украинскими бизнесменами – Тигипко, Юрушевым, Кауфманом. Не предлагали им инвестировать в добычу? Почему важно привлечь именно иностранного инвестора?

– Все мои предыдущие проекты завершались в рамках деловой и дружеской атмосферы, поэтому, естественно, я поддерживаю контакты со многими бывшими коллегами. Как и в любом бизнес-проекте, нам могут сделать предложение, от которого нет смысла отказываться.

Но в случае Avellana есть несколько серьезных «но». Во-первых, у проекта еще до приобретения первого актива был сформирован пул потенциальных инвесторов, которые обладают «правом первой ночи». Так как проект технологически непростой, нам потребуются месяцы, если ни годы, чтобы привести его в состояние, понятное международному инвестору, и, соответственно, получить от него обязующее (binding offer) предложение.

Майнинг – это очень нишевый бызнес, и до того момента, пока компания оценивается на основе 2000 страниц отчета, а не EBITDA мультипликатора, сложно найти общий язык с неспециализированным инвестором. По крайней мере, на первых этапах. Хотя вопросы о локальном финансовом партнере нам иногда задают.

Позиция нашего акционера такова, что лучше принять более жесткие условия от международного партнера, чем работать с источником политического капитала, а, как правило, большинство среднего и крупного бизнеса в Украине подпадает под критерии politically exposed capital. И это касается не только капитала из Украины.

Сейчас мы находимся на этапе создания стоимости бизнеса, а не монетизации, поэтому предпочтительны партнеры с опытом, ведь майнинг – это почти наука. Более того, наша задача – это не построить шахту в Мужиево, а получить подтверждение экономической целесообразности данного типа месторождения и привлечь капитал для дальнейших масштабных поисковых работ.

Это основа стратегии деятельности Avellana и именно это привлекает инвесторов. Просто обещания получить определенную рентабельности –  недостаточный аргумент для привлечения денег в Украину. Инвестор хочет верить, что Украина – это маленькая (в смысле бизнеса по добыче) Канада.