Михаил Радуцкий: «Пока у нас нет инфраструктуры, мы не имеем права убирать неотложку»

Михаил Радуцкий – один из самых одиозных народных депутатов от партии «Слуга народа». Он известен не только как экс-владелец клиники «Борис», «отличившийся» резкими высказываниями и нецензурным общением в WhatsApp во время заседания Верховной Рады.

Многие участники медицинского рынка, активисты, фармацевтические компании и эксперты весьма скептически отнеслись к ключевой роли Радуцкого в системе здравоохранения. Он не только возглавляет профильный комитет Верховной Рады, имеет долгую историю отношений с президентом Владимиром Зеленским и значительное влияние на министерство. С его именем связывают скандалы с тендерами, страхованием, инвентаризацией и даже риск остановки медреформы.

Месяц назад Mind опубликовал материал, в котором пообщался с участниками рынка, собрав основные опасения и обвинения, которые звучали в адрес Михаила Радуцкого. При подготовке материала редакция направила запрос на официальный адрес электронной почты депутата в Верховной Раде, но ответа не получила.

Зато впоследствии под публикацию этого текста в социальных сетях зашел лично Радуцкий, который выразил желание дать собственный ответ на озвученные факты. После разговора, согласно действующему законодательству, мы отправили текст интервью на согласование. Но так и не получили от депутата поправок и комментариев к нему. Посему редакция берет на себя ответственность опубликовать текст этой беседы, максимально приближенный к живому разговору (на языке оригинала).

Мы разделили его на две части. В первой говорили о медицинской реформе, проблемах и стратегии государственного управления в сфере здравоохранения. Вторую посвятили собственно тем опасениям, которые были озвучены в нашей предыдущей статье. Она будет опубликована в скором времени.

Приход во власть

– Ни для кого не секрет, что вы – друг семьи Зеленских. Какую задачу он ставил перед вами, когда вы шли возглавлять комитет Верховной Рады?

– Я шел не возглавлять комитет, я шел в команду Зеленского. За состав комитета голосовала Верховная Рада. А когда меня пригласил Владимир Александрович, то задача ставилась одна: сделать в Украине доступную, высококачественную, высокотехнологичную медицину, для каждого гражданина Украины, включая и Зеленского как гражданина страны.

– Почему вы приняли решение все-таки возглавить комитет, а не министерство?

– Я считаю, что, 28 лет находясь на рынке и имея много успешных проектов в системе здравоохранения, как руководитель стратегического направления буду более эффективен, чем руководитель исполнительного направления. Как минимум одна из задач Зеленского была прекратить войну между комитетом и министерством. Сегодня впервые за всю историю Украины министерство, комитет и Офис президента работают слаженно как одна команда.

– Зеленский хотел назначать министром Комаровского…

– Первый раз слышу, это домыслы прессы. Комаровский был представлен как советник один раз, 19 апреля.

– Он говорил в личных беседах, что не захотел идти в исполнительную власть и работать с вами. Как вы считаете, почему он не захотел?

– Я такого не слышал, он общается с нашей командой беспрерывно. И это не совсем так. Вы имеете в виду, он не захотел работать со мной или с Зеленским?

– С вами.

– Посмотрите интервью Комаровского, например, на телеканале «Наш».

– Так почему он не захотел?

– Он не захотел быть министром, и я не захотел. Мне предлагали быть министром, ему предлагали.

– Вы же говорили, что не предлагали.

– Нет. Мне предлагали, 29 августа еще планировался министром я.

– А ему предлагали тоже?

– А ему раньше предлагали. Я считаю, что Женя – гениальный врач, но он точно не министр, и я не министр.

Реформа и Супрун

– Давайте поговорим о реформе. Мы, как медиа, считаем реформу правильным направлением...

– И я так считаю. Глобально у меня нет вопросов к Супрун и ее реформе, у меня есть вопросы к методам ее проведения.

– Прекрасно. Вы согласны, что в тот момент, когда Ульяна Супрун стала министром…

– Не согласен.

– Я еще не задал вопрос.

– А я знаю его, что реформа – это заслуга только Супрун.

– Нет. Вы согласны, что на тот момент, когда она стала и. о. министра, система здравоохранения была в таком состоянии, что любые изменения – это лучше, чем оставить все как есть?

– Ситуация немного другая. В 2015 году я и министр Квиташвили сутками проводили в кабинете у премьер-министра Яценюка, объясняя ему, что надо что-то делать. И главный идеолог изменений в медицине – это не Супрун, это Квиташвили. Просто в отличие от Квиташвили Супрун оказалась более сильным лидером. Но вся концепция реформы выписывалась в 2015 году при Квиташвили.

– МОЗ говорит сейчас приблизительно следующее: «Нам направление реформы нравится, чуть-чуть хотим поменять».

– Не поменять, а изменить. Как говорит МОЗ, я знаю. Глобальное направление никто менять не собирается, но были просчеты, которые нужно исправить.

– Ваша цитата – «Трішки більш виваженіше». Что вы вкладываете в эту фразу? Какие конкретно просчеты? В чем вас не устраивает реформа?

– Реформа устраивает во всех направлениях.

– Что бы вы сделали по-другому?

– Я бы принимал протоколы только после аудита материально-технической базы всей страны. Супрун говорит: «НСЗУ, когда подписывает договор, якобы делает этот аудит». Клиника «Борис» подписывала с НСЗУ контракт, это декларативный аудит, НСЗУ дает перечень того, что у меня должно быть, если я хочу с ними работать. Я ставлю галочки и говорю: «У меня это есть».

НСЗУ мне верит, они подписывают. Если что-то случиться, они придут с проверкой и разорвут со мной договор. Это хорошо в плане скорости лицензирования. Но если мы говорим, что завтра сделаем тариф, например, на удаление аденоидов…

– То есть вы считаете, что такой подход для первички нормальный, но для вторички – нет?

– Конечно, это проблема.

– Что еще нужно было сделать по-другому именно в первичке?

– По первичке, я бы начислял врачу зарплату не тарифом, а процентом от того, сколько людей с ним подписало декларацию. Это будет более честно и справедливо, так работают в частных клиниках.

– Но новая система по сути так и работает.

– Нет, вы не правы. Все равно решает главврач. Смотрите, 2000 пациентов у одного врача, а у второго 600 пациентов. А зарплаты могут незначительно отличаться, и они – на усмотрение администрации больницы.

– Но больница получает четкую сумму, пропорциональную количеству подписанных деклараций.

– Клиника – да, но я хочу, чтобы врач получал. Если я хороший врач, то я не должен получать меньше.

– Это проблема отношений администрации больницы с врачом. Хороший врач может поменять клинику.

– Таки вещи должны регулироваться государством. За каждую декларацию врач должен получать оплату.

– Но пока главврачи ставят своим врачам планы по подписанным декларациям.

– Это не должно быть планом. Мы же говорим, что реформа и государственные гарантии созданы для того, чтобы пациент имел выбор, чтобы он шел не туда, куда ему сказали, а туда, где ему лучше.

И если я знаю, что профессор Петров точно лучше, чем профессор Иванов, я должен иметь право выбора. А профессор Иванов скажет: «Что ты ко мне придешь, что ты ко мне не придешь – у меня зарплата одинаковая». Поэтому конкуренция среди врачей – это хорошо, к тому же у нас не хватает врачей.

– Поэтому подход по оплате труда в первичке не совсем справедлив.

– Я считаю, что пока у нас нет инфраструктуры, мы не имеем права убирать неотложку – выезд врача на дом. Да, я понимаю, что это сделано потому что денег не хватает. И если в Киеве можно было убрать, то по селам этого делать было нельзя. Вот сегодня есть медработник в селе, и там же у Министерства социальной политики есть деньги на социального работника. Мы сейчас с ними в комитете разрабатываем вариант, чтобы разрешить врачу в селе быть одновременно и врачом, и социальным работником, и аптекарем.

Чтобы мы также не гоняли людей в райцентр за лекарствами. Есть определенные требования к аптеке, но если мы говорим про отдаленное село, там нужно разрешить нормативку, чтобы врач в этом селе мог еще держать какой-то небольшой розничный аптечный склад.

Это может быть даже на территории почтовых отделений, как в США. Нужно сделать так, чтобы была доступность. Когда врач начнет получать дополнительно зарплату как фармацевт аптечной сети, которая там открылась как пункт, от Минсоца – как социальный работник, и как врач от НСЗУ – этого суммарно будет достаточно даже при существующих тарифах. Это нужно было продумать.

Реформа экстренной помощи нужна. Я полностью согласен с Супрун – нигде в мире врачи не ездят в скорых. Но мы говорим о странах с нормальными дорогами, с нормальным доходом населения, которое по мелочам не вызывает скорую – потому что это будет очень дорого, а легче сесть в такси и поехать в emergency.

А у нас не создана сеть emergency, какой она должна быть. У нас нет дорог, у населения нет денег на такси. Эти вещи тоже нужно учитывать.

– Но вы поддерживаете принцип «деньги ходят за пациентом»?

– Это лучшее, что страна могла сделать за всю свою историю.

– Вы согласны, что одним из решений для развития медицины может стать коммерциализация и приход частных инвестиций?

– Нет, приход частного инвестора произойдет, в моем понимании, когда вся система будет работать по принципу «деньги ходят за пациентом».

Сегодня частный инвестор, вкладывая деньги в больницу, рассчитывает свой бизнес-план, сколько может стоить каждая услуга и за сколько лет он вернет вложенные деньги. Государство говорит: «Мы тебе будем платить за то и за это столько-то денег». Инвестор считает – это ему выгодно. Это не коммерциализация, а просто нормальный хозяйственный подход.

– Но у инвестора будет проблема: если он купит томограф за 100х денег, то ему нужно будет поставить цену услуги, чтобы за определенный срок окупить этот томограф. А рядом у него будет госклиника, которая получила томограф бесплатно.

– Я прошу прощения, но «шара закончилась». Мы же говорим о конкуренции. Стоят рядом две больницы, допустим, государственные. Но в одну из них вложили деньги, а во второй окна разбиты, потому что денег нет. У вас все то же самое и за те же деньги, которые вам платит НСЗУ за пациента. Но вы оказываете услугу лучше – пациент пошел к вам, деньги пришли. 

НСЗУ же по большому счету без разницы, куда платить.

Это еще одно достижение закона о фингарантиях. Смотрите, я критик Супрун, но очень многие вещи поддерживаю. Критиковать нужно Верховную Раду прошлого созыва, потому что они убрали из этого закона вариант с сооплатой. Я считаю это чистым популизмом, и никакого практического смысла он не несет.

Моя декларация позволяет мне находится в одноместной палате, частной клинике, не дай бог. Есть цена, которую государство мне прогарантировало, как любому гражданину и налогоплательщику. Я понимаю, что если я не хочу 4-местную палату, разбитые окна, и не хочу дежурного врача, а хочу академика, это стоит 100 долларов. А государство оплачивает базовые условия за 50. Я понимаю, что я иду сюда, и понимаю, что 50 моих мне государство отдало, а еще 50 я доложил, если я этого хочу. Это свобода выбора.

Аппендицит можно удалить в районной больнице, а можно – в институте Шалимова. Разница должна быть в цене.

– Я правильно вас понял, что реформа не будет тормозиться?

– Нет, не будет.

Стратегия МОЗ

– Вы согласны, что государство должно выполнять три функции в сфере здравоохранения: обеспечение компетенции врачей, регулирование рынка (например, борьба с подделками и некачественными лекарствами…)

– Медицина – это немного другое.

– Но проблемой БАДов и «фуфломицинов» государство не занимается вообще.

– Не занимается, потому что там большие деньги на кону. Но я бы сказал «не занималось».


– И третья функция – социальная – обеспечение доступности медицинских услуг на базовом уровне. И положительной чертой реформы является движение именно в этом направлении.
..

– В Конституции есть две статьи, которые регулируют именно медицину: 49 и 91. Статья 49 говорит о том, что каждый гражданин Украины имеет право на медицинскую помощь. Наша цель – доступная, качественная, высокотехнологичная медицина. Все, что вы перечислили дальше – это производные от основной цели.

 – Вы говорите о слишком общих вещах, но не совсем понятно, как вы собираетесь этого достичь.

 – Я же вам пытаюсь объяснить. Вещь основная – одна. А то, что у нас сегодня ужасное образование, – я с вами полностью согласен, это нужно менять. То, что у нас ужасные регуляторные функции по качеству медицинских препаратов, медицинской техники, по качеству услуги самой – полностью согласен. Это нужно все менять, чтобы достичь основной цели. То, что с доступностью проблема, – тоже согласен. Есть основная цель и есть пути решение этих проблем. Это вошло в программу президента, и я был одним из участников составления программы.

И в понятие регуляторной политики я вкладываю не только БАДы. В Украине есть большая проблема с фальсификатом. Это намного сложнее, чем БАДы. В Украине сегодня жестко зарегулирована локальная фармацевтика, но совершенно не урегулирована индийская фарма. Стандартов оказания медицинской помощи вообще не существует. Есть протокол – это клинические установки, а есть стандарты качества – Украина их вообще не принимала.

Врач – не господь бог, он вылечить не всегда может. Но есть стандарт, который говорит о том, что, если ты сделал все по протоколу, должны быть вот такие результаты. И не всегда результат «человек должен полностью исцелиться». Разные болезни бывают.

– Как вводить стандарты качества?

– Для начала – провести аудит. Потому что нельзя сделать стандарты, не имея понятия, какая у нас материально-техническая база.

По лекарствам – предыдущий парламент внес в конституцию понятие «Европейский союз». Для медицины это означает лишь одно, что все законы должны быть имплементированы из ЕС. Если у нас в Украине производится какое-то лекарство, то оно должно производиться по европейским законам. 


И если мы пускаем себе на территорию какие-то лекарства, мы понимаем, что не должны дважды проверять лекарства, произведенные в странах с жестким регулированием, таких как США, ЕС, Япония.

Мы отменили двойную сертификацию, но при этом забыли сказать, что, если пускаем на рынок американское лекарство, не должны его проверять только в том случае, если оно произведено для внутреннего рынка США.

Потому что, например, у FDA (Food and Drug Administration – основная организация в США, которая занимается регуляторкой. – Mind) – есть две большие разницы: inside USA и outside USA.

Так вот качество продукции на экспорт американцев вообще не волнует.

– То есть лекарства одного и того же производителя и бренда в США отличаются – для внутреннего рынка и на экспорт?

– Очень сильно.

– Приведите пример.

– Допустим, в США какой-нибудь препарат запрещен FDA, но он же может быть разрешен для продажи за пределами Штатов. Сертификация товаров для продажи за границу намного проще и дешевле. Иногда хватает просто сертифицировать упаковку, а молекулы и состав уже не проверяют, если этот препарат не продается на территории США. 

Такие же правила действуют в Германии и Швейцарии. И мы говорим, никаких двойных проверок быть не должно. Это страны с жесткой регуляторной политикой. Для внутреннего рынка США на каждом заводе-производителе есть конкретный живой человек, который ставит свою подпись под конкретной серией.

– Как конкретно это будет менять ваш комитет?

– Мы сегодня ведем переговоры с Еврокомиссией, которая занимается вопросами надзора. Хотим имплементировать европейское законодательство на территории Украины. Видим жесткое сопротивление. Причем не от украинской фармы, а от западной.

Причину вы понимаете. Украинской фарме интересно принять такой закон – как только украинский производитель будет выпускать препараты по европейским стандартам, они автоматом получат доступ к европейским рынкам.

Нужно не забывать, что украинская фарма – это 145 заводов, с «белой» зарплатой от 15 000 гривен. Сегодня они дают 1,5–2,5% ВВП страны. (по данным НБУ «производство основных фармацевтических продуктов и фармацевтических препаратов» составляет 1% от ВВП в 2018 году. – Mind).

Их мощность – 7% ВВП, это налоги, из которых составляется бюджет медицины в том числе. Это украинские производители, наши рабочие места. Не сбор клубники в Польше, а белая зарплата – те же $700.

– Так вы считаете, что проблему БАДов тоже нужно срочно решать?

– Я вообще не считаю, что Минздрав должен иметь какое-то отношение к вещам, которые вообще не имеют никакого отношения к медицине.

– Но если люди покупают эти препараты с лечебной целью, это разве не проблема МОЗа?

– Я считаю, что вообще БАДы и, мне очень нравится формулировка Супрун, «фуфломицины», не должны иметь никакого отношения к Минздраву Украины. За это должен отвечать Госпотребнадзор.

– А если они не справляются, и это напрямую оказывает влияние на зону ответственности МОЗа?

– Я, кстати, в этом поддерживаю Супрун, она говорит «где Минздрав – и где экстрасенсы, где Минздрав и где БАДы?».

– Но вы же политик. Если взять топ-10 заболеваний, топ-10 причин смертности (в 2018 году 67% – болезни системы кровообращения и сердца, 13,3% – онкология, 4,1% – болезни органов пищеварения, 2,2% – органов дыхания, 1,5% – инфекционные заболевания. – Mind) и топ-10 препаратов, которые продаются в Украине (нурофен, ксарелто, нимесил, синупрет, натрия хлорид, спазмалгон, актовегин, тивортин, реосорбилакт и но-шпа. – Mind) и топ-10 назначений врачей…

– Это коррупция.

– Это будут все разные топ-10 списки, вы согласны?

– 200%.

– Нормально ли, когда врачи в государственных центрах, больницах назначают такие препараты?


– Не нормально.

– Это зона ответственности МОЗа?

– Это зона ответственности. И это второй закон, который мы разрабатываем, – про самоуправление и персональное лицензирование врачей. Как только врач получает персональную лицензию, он несет персональную ответственность.

Сегодня врач, человек, от которого зависит наша с вами жизнь, является затворником. Понятно, что он на официальную зарплату не живет. Мы как общество загнали его в эти условия. Неправильно говорить «государство забыло врачей». Государство – это я, это вы. Мы смирились с этим.

– Вы не первый, кто озвучивает проблему оплаты труда врачей. Это естественно, что они ищут способы заработка. Как это можно решить системно? Если мы сейчас просто введем ответственность врачей – разве нет риска, что они просто откажутся лечить, брать на себя ответственность за операцию – при существующем уровне оплаты?

– Нет. Для того чтобы ввести ответственность врачей, нужно ввести страховку ответственности врача – как во всем цивилизованном мире.

– Прекрасно. Когда и как?

– Это тоже законопроект, который мы сейчас разрабатываем. Поэтому, понимаете, почему я не должен быть министром, а должен быть человеком, который разрабатывает стратегию государства?

Мы всегда забываем, что в парламентской стране мы делаем главным лицом министра топлива, а не топливно-энергетический комитет Верховной Рады. Министр – это человек, который исполняет то, что написано в законе, а закон пишет не министр.

– Одна из ключевых проблем нашей медицины – главврачами и топ-врачами являются люди, которые ради заработка ездят оперировать в другие страны...

– Не верьте в сказки. Клубнику собирать ездят.

– Тогда по-другому спрошу. Хорошие врачи в Украине есть?

– У нас много хороших врачей, величайших врачей.

– У них есть проблема в том, что они возглавляют и работают в клиниках, которые построены на государственные деньги, и их основной заработок – предоставление «теневых» услуг в этих клиниках?

– Это самая большая проблема в Украине.

– У нас как у государства возникает конфликт интересов. С одной стороны, он является крутым врачом, но как менеджер он – коррупционер.

– Он не должен быть менеджером, я с вами полностью согласен. Мы, например, ходили защищать Тодурова, помните, когда был на него наезд? Но мы не ходили защищать Тодурова-менеджера, мы ходили защищать клинику, Институт сердца. Мы считаем, что даже с благими целями никакие люди не должны заходить на территорию больницы в униформе и угрожать персоналу.

– Супрун считала, что, если человек является коррупционером на должности главврача, не так важны его заслуги как врача, потому что в первую очередь нужно бороться с проблемой коррупции.

– Ошибка Супрун, которую вы в своей статье тоже повторили. Мы привыкли обвинять людей, не имея для этого фактов. И вот эта проблема Супрун – когда она говорит, что Тодуров коррупционер. Мы нормально коммуницировали. Клиника «Борис» первой поддержала реформу и подписала декларацию.

Хотя это точно не выгодно частной клинике: 370 грн за пациента на год, когда у нас одна консультация разовая 800 грн стоит. Это была наша моральная и материальная поддержка реформы. Потому что я считал, что вторичка и третичка – это важно.

– Когда реализуются второй и третий этап реформы, клиникам станет выгоднее подписывать на первичку, потому что этот пациент останется в клинике?

– Да. «Борис» был первым. Декларации у работников министерства Супрун подписаны с «Борисом».  У многих ваших коллег тоже. Обвинять всех в коррупции – это была проблема Супрун.

– Но это же вообще ни для кого не секрет, что во всех эти клиниках пациенты платят за лечение наличными. 

– Не секрет. И платят по сегодняшний день, и даже в тех клиниках, где главврачи были назначены уже при Супрун.

– Мы же понимаем, что если бы на эту систему мы не закрывали глаза, у нас бы не было где лечиться?

– Это общая наша проблема. Но давайте сделаем официально то, что вы сейчас платите кешем? Вы первый, кто напишет, что Радуцкий требует отменить 49 статью Конституции. У нас же бесплатная медицина… Я говорю – покажите мне хоть один вариант реально бесплатной медицины. Даже в селе ее нет.

– Вы даже не сможете эту статью отменить, имея конституционное большинство. Представьте общественный резонанс и крики популистов.

– Мы, как общество, сами на это идем, и сами это поддерживаем.

– Должна же у государства быть стратегия, как с этим работать. Например, оставить бесплатную первичку…

– Стратегия может быть только одна: мы должны перестать обманывать сами себя. Когда мне говорят, что в СССР было все бесплатно, это же ведь тоже ложь. Мы это знаем, мы с этим соглашаемся, но когда государство предлагает: «Давайте то, что вы платите – платить официально как гонорар врачу», – [все не согласны]. Допустим, врач становится ФОПом, получает персональную лицензию, платит 5% налога, который опять идет государству в бюджет. Все же честно можно делать.

– В «Борисе» практиковалась сдача операционных в аренду, это правда?

– Если этот врач легальный – да. У нас врачи – особенно ортопеды – очень дорогие. И держать их на постоянной основе мы не можем, и мы действительно разрешали. Человек подписывал с нами договор и брал в аренду операционную.

– Но реабилитацию обеспечивала клиника?

– Конечно.

– И вы не видите проблемы в том, что человек, который проводил операцию, потом не контролировал процесс реабилитации?

– Это нормально. Реаниматолог – это одна специальность, а хирург –  другая.

– Как вы относитесь к такой практике, если вдруг она будет реализована в госклиниках как один из побочных результатов реформы?

– Моя мечта – канадская система. Когда бизнесмен строит клинику и сдает ее в аренду государству, врачам, которые получают деньги от государства за свою работу. Очень классная идея, ее еще в 2015 году на встрече с врачами озвучивал – что я на месте государства отдал бы все кабинеты в клиниках врачам в аренду за 1 грн в месяц.

Но только если у них есть персональная лицензия, персональная страховка, они ФОПы – работайте на себя, получайте деньги, платите налоги – это правильно.

– Вы сейчас говорите, как оппозиционный политик. А вы сегодня – власть, поэтому ваша позиция должна быть такая: «У нас есть приоритетных, допустим, 10 направлений, готовим по ним законопроекты». Или «Мы сейчас командой их доработаем. Мы планируем их принять, и вот это и вот это будет сделано и изменено».

– Мы готовим 64 законопроекта.

– Проблема в коммуникации вашей команды и команды министра – в том, что четко не коммуницируют планы. Вы часто уходите в дрязги и взаимные обвинения. Из общего информационного поля нет четких месседжей, в чем вы не согласны с реформой и что конкретно поменяете.

– Я вам достаточно ответил.

– Но вы это не коммуницируете.

– Наверно, потому что никто не задавал такие вопросы.

– Вы анонсировали создание законопроекта о страховании. Можете коротко озвучить принципы?

– Государственная страховая компания, обязательное страхование. Но мы этот закон пока что не можем вводить. По одной причине: пока в Украине 60% зарплат находится в тени, этот закон утопит то, что еще осталось в медицине.

Как только мы уйдем от этого – а это декларируют и Гончарук, и Зеленский, будем это инициировать, и наши международные партнеры нас поддержат. Сегодня такое невозможно.

– Какую модель планируете ввести?

– Первый проект был подан Игорем Франчуком в 1998 году. А потом были проекты Розенблата, Богомолец, Мусия, много было проектов. Все они сводились к одному: кто собирает деньги – тот и делит. Наш подход немного другой: есть у государства деньги – мы после переписи населения делим эти деньги на каждого гражданина.

Выдаем ему страховой полис, но при этом, если он хочет чего-то большего, чем может позволить государство, он себе докупает частную страховку.

– То есть он получит первичку и еще что-то?

– Не знаю, это надо считать.

– Это будет только государственная страховая компания?

– Однозначно и бесповоротно. Мы не сможем заставить частную страховую компанию страховать людей с венерическими заболеваниями, потому что им это не интересно.

– Вы же говорили, что, если мы запустим страховую медицину, инвесторы потекут рекой.

– Да. Знаете, почему? Почему «Борис» нельзя было продать западному инвестору? Потому что они не понимают, как посчитать кеш. Они понимают, когда есть закон о страховании. Они могут посчитать кеш флоу и бизнес-план, потому что они понимают, что есть объем рынка, и на этот объем рынка они могут рассчитывать свои инвестиции.

Для страховых инвесторов очень важен размер портфеля – количество населения. Я надеюсь, что 30 млн у нас все же есть. Это немало. И тогда они понимают, как рассчитать портфель.

Продолжение следует.