Михайло Радуцький: «Поки у нас немає інфраструктури, ми не маємо права прибирати невідкладну допомогу»

Михайло Радуцький – один з найодіозніших народних депутатів від партії «Слуга народу». Він відомий не лише як ексвласник клініки «Борис», що «відзначився» різкими висловлюваннями та нецензурним спілкуванням у WhatsApp під час засідання Верховної Ради.

Багато учасників медичного ринку, активістів, фармацевтичних компаній та експертів дуже скептично поставилися до ключової ролі Радуцького у системі охорони здоров’я. Він не лише очолює профільний комітет Верховної Ради, має довгу історію стосунків з президентом Володимиром Зеленським та значний вплив на міністерство. З його ім’ям пов’язують скандали з тендерами, страхуванням, інвентаризацією та навіть ризик зупинки медреформи.

Місяць тому Mind опублікував матеріал, в якому поспілкувався з учасниками ринку, зібравши основні побоювання та звинувачення, які лунали на адресу Михайла Радуцького. Під час підготовки матеріалу редакція надіслала запит на офіційну адресу електронної пошти депутата у Верховній Раді, але відповіді не отримала.

Зате згодом під публікацію цього тексту у соціальних мережах прийшов особисто Радуцький, який висловив бажання дати власну відповідь на озвучені факти. Після розмови, згідно з чинним законодавством, ми відправили текст інтерв’ю на погодження. Але так і не отримали від депутата правок та коментарів до нього. Отже, редакція бере на себе відповідальність опублікувати текст цієї бесіди, максимально наближений до живої розмови (мовою оригіналу).

Ми розподілили його на дві частини. У першій ми говорили про медичну реформу, проблеми та стратегію державного управління у сфері охорони здоров’я. Другу присвятили власне тим побоюванням, що були озвучені у нашій попередній статті. Її буде опубліковано згодом.

Прихід до влади

– Ни для кого не секрет, что вы – друг семьи Зеленских. Какую задачу он ставил перед вами, когда вы шли возглавлять комитет Верховной Рады?

– Я шел не возглавлять комитет, я шел в команду Зеленского. За состав комитета голосовала Верховная Рада. А когда меня пригласил Владимир Александрович, то задача ставилась одна: сделать в Украине доступную, высококачественную, высокотехнологичную медицину, для каждого гражданина Украины, включая и Зеленского как гражданина страны.

– Почему вы приняли решение все-таки возглавить комитет, а не министерство?

– Я считаю, что 28 лет находясь на рынке и имея много успешных проектов в системе здравоохранения, как руководитель стратегического направления буду более эффективен, чем руководитель исполнительного направления. Как минимум одна из задач Зеленского была прекратить войну между комитетом и министерством. Сегодня впервые за всю историю Украины министерство, комитет и Офис президента работают слаженно, как одна команда.

– Зеленский хотел назначать министром Комаровского…

– Первый раз слышу, это домыслы прессы. Комаровский был представлен как советник один раз, 19 апреля.

– Он говорил в личных беседах, что не захотел идти в исполнительную власть и работать с вами. Как вы считаете, почему он не захотел?

– Я такого не слышал, он общается с нашей командой беспрерывно. И это не совсем так. Вы имеете в виду, он не захотел работать со мной или с Зеленским?

– С вами.

– Посмотрите интервью Комаровского, например, на телеканале «Наш».

– Так почему он не захотел?

– Он не захотел быть министром, и я не захотел. Мне предлагали быть министром, ему предлагали.

– Вы же говорили, что не предлагали.

– Нет, мне предлагали, 29 августа еще планировался министром я.

– А ему предлагали тоже?

– А ему раньше предлагали. Я считаю, что Женя – гениальный врач, но он точно не министр, и я не министр.

Реформа та Супрун

– Давайте поговорим о реформе. Мы как медиа считаем реформу правильным направлением...

– И я так считаю. Глобально у меня нет вопросов к Супрун и ее реформе, у меня есть вопросы к методам ее проведения.

– Прекрасно. Вы согласны, что в тот момент, когда Ульяна Супрун стала министром…

– Не согласен.

– Я еще не задал вопрос.

– А я знаю его, что реформа – это заслуга только Супрун.

– Нет. Вы согласны, что на тот момент, когда она стала и.о. министра, система здравоохранения была в таком состоянии, что любые изменения – это лучше, чем оставить все как есть?

– Ситуация немного другая. В 2015 году я и министр Квиташвили сутками проводили в кабинете у премьер-министра Яценюка, объясняя ему, что надо что-то делать. И главный идеолог изменений в медицине – это не Супрун, это Квиташвили. Просто, в отличие от Квиташвили, Супрун оказалась более сильным лидером. Но вся концепция реформы выписывалась в 2015 году при Квиташвили.

– МОЗ говорит сейчас приблизительно следующее: «Нам направление реформы нравится, чуть-чуть хотим поменять».

– Не поменять, а изменить. Как говорит МОЗ, я знаю. Глобальное направление никто менять не собирается, но были просчеты, которые нужно исправить.

– Ваша цитата – «Трішки більш виваженіше». Что вы вкладываете в эту фразу? Какие конкретно просчеты? В чем вас не устраивает реформа?

– Реформа устраивает во всех направлениях.

– Что бы вы сделали по-другому?

– Я бы принимал протоколы только после аудита материально-технической базы всей страны. Супрун говорит: «НСЗУ, когда подписывает договор, якобы делает этот аудит». Клиника «Борис» подписывала с НСЗУ контракт, это декларативный аудит, НСЗУ дает перечень того, что у меня должно быть, если я хочу с ними работать. Я ставлю галочки и говорю: «У меня это есть».

НСЗУ мне верит, они подписывают. Если что-то случится, они придут с проверкой и разорвут со мной договор. Это хорошо в плане скорости лицензирования. Но если мы говорим, что мы завтра сделаем тариф, например, на удаление аденоидов…

– То есть вы считаете, что такой подход для первички нормальный, но для вторички – нет?

– Конечно, это проблема.

– Что еще нужно было сделать по-другому именно в первичке?

– По первичке, я бы начислял врачу зарплату не тарифом, а процентом от того, сколько людей с ним подписало декларацию. Это будет более честно и справедливо, так работают в частных клиниках.

– Но новая система по сути так и работает.

– Нет, вы не правы. Все равно решает главврач. Смотрите, 2000 пациентов у одного врача, а у второго 600 пациентов. А зарплаты могут незначительно отличаться, и они на усмотрение администрации больницы.

– Но больница получает четкую сумму, пропорциональную количеству подписанных деклараций.

– Клиника – да, но я хочу, чтобы врач получал. Если я хороший врач, то я не должен получать меньше.

– Это проблема отношений администрации больницы с врачом. Хороший врач может поменять клинику.

– Такие вещи должны регулироваться государством. За каждую декларацию врач должен получать оплату.

– Но пока главврачи ставят своим врачам планы по подписанным декларациям.

– Это не должно быть планом. Мы же говорим, что реформа и государственные гарантии созданы для того, чтобы пациент имел выбор, чтобы он шел не туда, куда ему сказали, а туда, где ему лучше.

И если я знаю, что профессор Петров точно лучше, чем профессор Иванов, я должен иметь право выбора. А профессор Иванов скажет: «Что ты ко мне придешь, что ты ко мне не придешь – у меня зарплата одинаковая». Поэтому конкуренция среди врачей – это хорошо, к тому же у нас не хватает врачей.

– Поэтому подход по оплате труда в первичке не совсем справедлив.

– Я считаю, что пока у нас нет инфраструктуры, мы не имеем права убирать неотложку – выезд врача на дом. Да, я понимаю, что это сделано потому, что денег не хватает. И если в Киеве можно было убрать, то по селам этого делать было нельзя. Вот сегодня есть медработник в селе, и там же у Министерства социальной политики есть деньги на социального работника. Мы сейчас с ними в комитете разрабатываем вариант, чтобы разрешить врачу в селе быть одновременно и врачом, и социальным работником, и аптекарем.

Чтобы мы также не гоняли людей в райцентр за лекарствами. Есть определенные требования к аптеке, но если мы говорим про отдаленное село, там нужно разрешить нормативку, чтобы врач в этом селе мог еще держать какой-то небольшой розничный аптечный склад.

Это может быть даже на территории почтовых отделений, как в США. Нужно сделать так, чтобы была доступность. Когда врач начнет получать дополнительно зарплату как фармацевт аптечной сети, которая там открылась как пункт, от Минсоца – как социальный работник, и как врач от НСЗУ – этого суммарно будет достаточно даже при существующих тарифах. Это нужно было продумать.

Реформа экстренной помощи нужна. Я полностью согласен с Супрун – нигде в мире врачи не ездят в скорых. Но мы говорим о странах с нормальными дорогами, с нормальным доходом населения, которое по мелочам не вызывает скорую – потому что это будет очень дорого, а легче сесть в такси и поехать в emergency.

А у нас не создана сеть emergency, какой она должна быть. У нас нет дорог, у населения нет денег на такси. Эти вещи тоже нужно учитывать.

– Но вы поддерживаете принцип «деньги ходят за пациентом»?

– Это лучшее, что страна могла сделать за всю свою историю.

– Вы согласны, что одним из решений для развития медицины может стать коммерциализация и приход частных инвестиций?

– Нет, приход частного инвестора произойдет, в моем понимании, когда вся система будет работать по принципу «деньги ходят за пациентом».

Сегодня частный инвестор, вкладывая деньги в больницу, рассчитывает свой бизнес-план, сколько может стоить каждая услуга и за сколько лет он вернет вложенные деньги. Государство говорит: «Мы тебе будем платить за то и за это столько-то денег». Инвестор считает – это ему выгодно. Это не коммерциализация, а просто нормальный хозяйственный подход.

– Но у инвестора будет проблема: если он купит томограф за 100х денег, то ему нужно будет поставить цену услуги, чтобы за определенный срок окупить этот томограф. А рядом у него будет госклиника, которая получила томограф бесплатно.

– Я прошу прощения, но «шара» закончилась. Мы же говорим о конкуренции. Стоят рядом две больницы, допустим, государственные. Но в одну из них вложили деньги, а во второй окна разбиты, потому что денег нет. У вас все то же самое и за те же деньги, которые вам платит НСЗУ за пациента. Но вы оказываете услугу лучше – пациент пошел к вам, деньги пришли. 

НСЗУ же по большому счету без разницы, куда платить.

Это еще одно достижение закона о фингарантиях. Смотрите, я критик Супрун, но очень многие вещи поддерживаю. Критиковать нужно Верховную Раду прошлого созыва, потому что они убрали из этого закона вариант с сооплатой. Я считаю это чистым популизмом, и никакого практического смысла он не несет.

Моя декларация позволяет мне находиться в одноместной палате, частной клинике, не дай бог. Есть цена, которую государство мне прогарантировало как любому гражданину и налогоплательщику. Я понимаю, что если я не хочу четырехместную палату, разбитые окна, и не хочу дежурного врача, а хочу академика, это стоит $100. А государство оплачивает базовые условия за 50. Я понимаю, что я иду сюда, и понимаю, что 50 моих мне государство отдало, а еще 50 я доложил, если я этого хочу. Это свобода выбора.

Аппендицит можно удалить в районной больнице, а можно – в институте Шалимова. Разница должна быть в цене.

– Я правильно вас понял, что реформа не будет тормозиться?

– Нет, не будет.

Стратегія МОЗ

– Вы согласны, что государство должно выполнять три функции в сфере здравоохранения: обеспечение компетенции врачей, регулирование рынка (например, борьба с подделками и некачественными лекарствами…)

– Медицина – это немного другое.

– Но проблемой БАДов и «фуфломицинов» государство не занимается вообще.

– Не занимается, потому что там большие деньги на кону. Но я бы сказал «не занималось».


– И третья функция – социальная – обеспечение доступности медицинских услуг на базовом уровне. И положительной чертой реформы является движение именно в этом направлении.
..

– В Конституции есть две статьи, которые регулируют именно медицину: 49 и 91. Статья 49 говорит о том, что каждый гражданин Украины имеет право на медицинскую помощь. Наша цель – доступная, качественная, высокотехнологичная медицина. Все, что вы перечислили дальше – это производные от основной цели.

 – Вы говорите о слишком общих вещах, но не совсем понятно, как вы собираетесь этого достичь.

 – Я же вам пытаюсь объяснить. Вещь основная – одна. А то, что у нас сегодня ужасное образование – я с вами полностью согласен, это нужно менять. То, что у нас ужасные регуляторные функции по качеству медицинских препаратов, медицинской техники, по качеству услуги самой – полностью согласен. Это нужно все менять, чтобы достичь основной цели. То, что с доступностью проблема – тоже согласен. Есть основная цель и есть пути решение этих проблем. Это вошло в программу президента, и я был одним из участников составления программы.

И в понятие регуляторной политики я вкладываю не только БАДы. В Украине есть большая проблема с фальсификатом. Это намного сложнее, чем БАДы. В Украине сегодня жестко зарегулирована локальная фармацевтика, но совершенно не урегулирована индийская фарма. Стандартов оказания медицинской помощи вообще не существует. Есть протокол – это клинические установки, а есть стандарты качества – Украина их вообще не принимала.

Врач – не господь бог, он вылечить не всегда может. Но есть стандарт, который говорит о том, что если ты сделал все по протоколу – должны быть вот такие результаты. И не всегда результат «человек должен полностью исцелиться». Разные болезни бывают.

– Как вводить стандарты качества?

– Для начала – провести аудит. Потому что нельзя сделать стандарты, не имея понятия, какая у нас материально-техническая база.

По лекарствам – предыдущий парламент внес в конституцию понятие «Европейский союз». Для медицины это означает лишь одно: что все законы должны быть имплементированы из ЕС. Если у нас в Украине производится какое-то лекарство, то оно должно производиться по европейским законам. 


И если мы пускаем себе на территорию какие-то лекарства, мы понимаем, что не должны дважды проверять лекарства, произведенные в странах с жестким регулированием, таких как США, ЕС, Япония.

Мы отменили двойную сертификацию, но при этом забыли сказать, что если пускаем на рынок американское лекарство, то не должны его проверять только в том случае, если оно произведено для внутреннего рынка США.

Потому что, например, у FDA (Food and Drug Administration – основная организация в США, которая занимается регуляторкой. – Mind) есть две большие разницы: inside USA и outside USA.

Так вот, качество продукции на экспорт американцев вообще не волнует.

– То есть лекарства одного и того же производителя и бренда в США отличаются – для внутреннего рынка и на экспорт?

– Очень сильно.

– Приведите пример.

– Допустим, в США какой-нибудь препарат запрещен FDA, но он же может быть разрешен для продажи за пределами Штатов. Сертификация товаров для продажи за границу намного проще и дешевле. Иногда достаточно просто сертифицировать упаковку, а молекулы и состав уже не проверяют, если этот препарат не продается на территории США. 

Такие же правила действуют в Германии и Швейцарии. И мы говорим, никаких двойных проверок быть не должно. Это страны с жесткой регуляторной политикой. Для внутреннего рынка США на каждом заводе-производителе есть конкретный живой человек, который ставит свою подпись под конкретной серией.

– Как конкретно это будет менять ваш комитет?

– Мы сегодня ведем переговоры с Еврокомиссией, которая занимается вопросами надзора. Хотим имплементировать европейское законодательство на территории Украины. Видим жесткое сопротивление. Причем не от украинской фармы, а от западной.

Причину вы понимаете. Украинской фарме интересно принять такой закон – как только украинский производитель будет выпускать препараты по европейским стандартам, они автоматом получат доступ к европейским рынкам.

Нужно не забывать, что украинская фарма – это 145 заводов, с «белой» зарплатой от 15 000 грн. Сегодня они дают 1,5–2,5% ВВП страны. (по данным НБУ, «виробництво основних фармацевтичних продуктів і фармацевтичних препаратів» составляет 1% от ВВП в 2018 году. – Mind).

Их мощность – 7% ВВП, это налоги, из которых составляется бюджет медицины в том числе. Это украинские производители, наши рабочие места. Не сбор клубники в Польше, а белая зарплата – те же $700.

– Так вы считаете, что проблему БАДов тоже нужно срочно решать?

– Я вообще не считаю, что Минздрав должен иметь какое-то отношение к вещам, которые вообще не имеют никакого отношения к медицине.

– Но если люди покупают эти препараты с лечебной целью, это разве не проблема МОЗа?

– Я считаю, что вообще БАДы и, мне очень нравится формулировка Супрун, «фуфломицины», не должны иметь никакого отношения к Минздраву Украины. За это должен отвечать Держспоживнагляд.

– А если они не справляются, и это напрямую оказывает влияние на зону ответственности МОЗ?

– Я, кстати, в этом поддерживаю Супрун, она говорит: «Где Минздрав – и где экстрасенсы, где Минздрав – и где БАДы?»

– Но вы же политик. Если взять топ-10 заболеваний, топ-10 причин смертности (в 2018 году 67% – болезни системы кровообращения и сердца, 13,3% – онкология, 4,1% – болезни органов пищеварения, 2,2% – органов дыхания, 1,5% – инфекционные заболевания. – Mind) и топ-10 препаратов, которые продаются в Украине (нурофен, ксарелто, нимесил, синупрет, натрия хлорид, спазмалгон, актовегин, тивортин, реосорбилакт и но-шпа. – Mind) и топ-10 назначений врачей…

– Это коррупция.

– Это будут все разные топ-10 списки, вы согласны?

– 200%.

– Нормально ли, когда врачи в государственных центрах, больницах назначают такие препараты?


– Ненормально.

– Это зона ответственности МОЗ?

– Это зона ответственности. И это второй закон, который мы разрабатываем, – про самоуправление и персональное лицензирование врачей. Как только врач получает персональную лицензию, он несет персональную ответственность.

Сегодня врач, человек, от которого зависит наша с вами жизнь, является затворником. Понятно, что он за официальную зарплату не живет. Мы как общество загнали его в эти условия. Неправильно говорить: «Государство забыло врачей». Государство – это я, это вы. Мы смирились с этим.

– Вы не первый, кто озвучивает проблему оплаты труда врачей. Это естественно, что они ищут способы заработка. Как это можно решить системно? Если мы сейчас просто введем ответственность врачей – разве нет риска, что они просто откажутся лечить, брать на себя ответственность за операцию – при существующем уровне оплаты?

– Нет. Для того чтобы ввести ответственность врачей, нужно ввести страховку ответственности врача – как во всем цивилизованном мире.

– Прекрасно. Когда и как?

– Это тоже законопроект, который мы сейчас разрабатываем. Поэтому, понимаете, почему я не должен быть министром, а должен быть человеком, который разрабатывает стратегию государства?

Мы всегда забываем, что в парламентской стране мы делаем главным лицом министра топлива, а не топливно-энергетический комитет Верховной Рады. Министр – это человек, который исполняет то, что написано в законе, а закон пишет не министр.

– Одна из ключевых проблем нашей медицины – главврачами и топ-врачами являются люди, которые ради заработка ездят оперировать в другие страны...

– Не верьте в сказки. Клубнику собирать ездят.

– Тогда по-другому спрошу. Хорошие врачи в Украине есть?

– У нас много хороших врачей, величайших врачей.

– У них есть проблема в том, что они возглавляют и работают в клиниках, которые построены на государственные деньги, и их основной заработок – предоставление «теневых» услуг в этих клиниках?

– Это самая большая проблема в Украине.

– У нас как у государства возникает конфликт интересов. С одной стороны, он является крутым врачом, но как менеджер он – коррупционер.

– Он не должен быть менеджером, я с вами полностью согласен. Мы, например, ходили защищать Тодурова, помните, когда был на него наезд? Но мы не ходили защищать Тодурова-менеджера, мы ходили защищать клинику, Институт сердца. Мы считаем, что даже с благими целями никакие люди не должны заходить на территорию больницы в униформе и угрожать персоналу.

– Супрун считала, что если человек является коррупционером на должности главврача, не так важны его заслуги как врача, потому что в первую очередь нужно бороться с проблемой коррупции.

– Ошибка Супрун, которую вы в своей статье тоже повторили. Мы привыкли обвинять людей, не имея для этого фактов. И вот эта проблема Супрун – когда она говорит, что Тодуров коррупционер. Мы нормально коммуницировали. Клиника «Борис» первой поддержала реформу и подписала декларацию.

Хотя это точно невыгодно частной клинике: 370 грн за пациента на год, когда у нас одна консультация разовая 800 грн стоит. Это была наша моральная и материальная поддержка реформы. Потому что я считал, что вторичка и третичка – это важно.

– Когда реализуются второй и третий этап реформы, клиникам станет выгоднее подписывать на первичку, потому что этот пациент останется в клинике?

– Да. «Борис» был первым. Декларации у работников министерства Супрун подписаны с «Борисом». У многих ваших коллег тоже. Обвинять всех в коррупции – это была проблема Супрун.

– Но это же вообще ни для кого не секрет, что во всех этих клиниках пациенты платят за лечение наличными. 

– Не секрет. И платят по сегодняшний день, и даже в тех клиниках, где главврачи были назначены уже при Супрун.

– Мы же понимаем, что если бы на эту систему мы не закрывали глаза, у нас бы не было где лечиться?

– Это общая наша проблема. Но давайте сделаем официально то, что вы сейчас платите кэшем? Вы первый, кто напишет, что Радуцкий требует отменить 49-ю статью Конституции. У нас же бесплатная медицина… Я говорю – покажите мне хоть один вариант реально бесплатной медицины. Даже в селе ее нет.

– Вы даже не сможете эту статью отменить, имея конституционное большинство. Представьте общественный резонанс и крики популистов.

– Мы как общество сами на это идем и сами это поддерживаем.

– Должна же у государства быть стратегия, как с этим работать. Например, оставить бесплатную первичку…

– Стратегия может быть только одна: мы должны перестать обманывать сами себя. Когда мне говорят, что в СССР было все бесплатно, это же ведь тоже ложь. Мы это знаем, мы с этим соглашаемся, но когда государство предлагает: «давайте то, что вы платите – платить официально как гонорар врачу», – [все не согласны]. Допустим, врач становится ФОПом, получает персональную лицензию, платит 5% налога, который опять идет государству в бюджет. Все же честно можно делать.

– В «Борисе» практиковалась сдача операционных в аренду, это правда?

– Если этот врач легальный – да. У нас врачи – особенно ортопеды – очень дорогие. И держать их на постоянной основе мы не можем, и мы действительно разрешали. Человек подписывал с нами договор и брал в аренду операционную.

– Но реабилитацию обеспечивала клиника?

– Конечно.

– И вы не видите проблемы в том, что человек, который проводил операцию, потом не контролировал процесс реабилитации?

– Это нормально. Реаниматолог – это одна специальность, а хирург – другая.

– Как вы относитесь к такой практике, если вдруг она будет реализована в госклиниках как один из побочных результатов реформы?

– Моя мечта – канадская система. Когда бизнесмен строит клинику и сдает ее в аренду государству, врачам, которые получают деньги от государства за свою работу. Очень классная идея, ее еще в 2015 году на встрече с врачами озвучивал – что я бы на месте государства отдал бы все кабинеты в клиниках врачам в аренду за 1 грн в месяц.

Но только если у них есть персональная лицензия, персональная страховка, они ФОПы – работайте на себя, получайте деньги, платите налоги – это правильно.

– Вы сейчас говорите, как оппозиционный политик. А вы сегодня – власть, поэтому ваша позиция должна быть такая: «У нас есть приоритетных, допустим, 10 направлений, готовим по ним законопроекты». Или: «Мы сейчас командой их доработаем. Мы планируем их принять, и вот это и вот это будет сделано и изменено».

– Мы готовим 64 законопроекта.

– Проблема в коммуникации вашей команды и команды министра – в том, что четко не коммуницируют планы. Вы часто уходите в дрязги и взаимные обвинения. Из общего информационного поля нет четких месседжей, в чем вы не согласны с реформой и что конкретно поменяете.

– Я вам достаточно ответил.

– Но вы это не коммуницируете.

– Наверно, потому что никто не задавал такие вопросы.

– Вы анонсировали создание законопроекта о страховании. Можете коротко озвучить принципы?

– Государственная страховая компания, обязательное страхование. Но мы этот закон пока что не можем вводить. По одной причине: пока в Украине 60% зарплат находится в тени, этот закон утопит то, что еще осталось в медицине.

Как только мы уйдем от этого – а это декларируют и Гончарук, и Зеленский, будем это инициировать, и наши международные партнеры нас поддержат. Сегодня такое невозможно.

– Какую модель планируете ввести?

– Первый проект был подан Игорем Франчуком в 1998 году. А потом были проекты Розенблата, Богомолец, Мусия, много было проектов. Все они сводились к одному: кто собирает деньги – тот и делит. Наш подход немного другой: есть у государства деньги – мы после переписи населения делим эти деньги на каждого гражданина.

Выдаем ему страховой полис, но при этом, если он хочет чего-то большего, чем может позволить государство, он себе докупает частную страховку.

– То есть он получит первичку и еще что-то?

– Не знаю, это надо считать.

– Это будет только государственная страховая компания?

– Однозначно и бесповоротно. Мы не сможем заставить частную страховую компанию страховать людей с венерическими заболеваниями, потому что им это не интересно.

– Вы же говорили, что если мы запустим страховую медицину, инвесторы потекут рекой.

– Да. Знаете почему? Почему «Борис» нельзя было продать западному инвестору? Потому что они не понимают, как посчитать кэш. Они понимают, когда есть закон о страховании. Они могут посчитать кэш флоу и бизнес-план, потому что они понимают, что есть объем рынка, и на этот объем рынка они могут рассчитывать свои инвестиции.

Для страховых инвесторов очень важен размер портфеля – количество населения. Я надеюсь, что 30 млн у нас все же есть. Это немало. И тогда они понимают, как рассчитать портфель.

Далі буде.