Назар Билык: «Пришло время, когда надо не обслуживать идеологию, а предлагать свои собственные решения»

Свою самую известную скульптуру «Дождь» – мужскую фигуру со стеклянной каплей на голове, которую можно увидеть на Пейзажной аллее в Киеве, Назар Билык создал в начале карьеры, в 2010 году. Тогда же состоялась его первая персональная выставка, которая стала результатом успешного участия художника в конкурсе МУХі-2009. Сейчас без его работ не обходится ни один крупный выставочный проект в Украине. О том, какое значение имеет реакция зрителей на его скульптуру, что ему дает участие в кураторских проектах и резиденциях, а также о том, зачем стране нужен парк современной скульптуры, Назар Билык рассказал Mind.

Фото: Александр Заднипряный для Mind.ua

– Обычно принято оценивать развитие искусства поколениями. Те, кто начинал в 2000-х, сейчас сформировались в зрелое поколение украинских художников. Ты чувствуешь, что принадлежишь к определенному сформировавшемуся поколению художников?

– Возможно, сейчас еще рано подводить итоги. Те, кто пришел в 2000-х, составляют пул художников, у которых было время, чтобы адаптироваться, сформировать свое высказывание более конкретно, свою линию, оформиться в сознании украинской арт-сцены. Но мне сложно относить себя, обобщая, к определенному поколению. Потому что поколение художников, которые засветились в 2000-х, связано с политической деятельностью. Это период изменений, революций, войн и болезненных тем для государства. И можно говорить о целостном направлении социально-критического искусства. Именно через эту призму можно говорить о поколении. Я стою в стороне, у меня всегда была работа с внутренним миром, с рефлексиями, с познанием самого себя. И мне кажется, тональность, в которой я начинал говорить, несколько отшлифовалась, какие-то коррекции были, но, по сути, линия сохраняется. Поэтому я не могу сказать, что 10 лет назад был один, теперь другой. Все происходит органично и последовательно, сформировалось определенное понимание, а «пахота» – такая же.

– Ты говорил о том, что ассоциируешь это поколение художников с политическими событиями: революция 2004 года, затем Майдан. Но по сути это и период становления украинской арт-сцены. Состоялось появление арт-центров, галерей, появился «Мыстецкий Арсенал», появились молодые кураторы с новым типом мышления, арт-дилеры. Формирующаяся система далека от совершенства, но все же она есть и развивается. Это совпало с началом твоего пути. Чувствуешь ли ты себя частью художественного поля?

– У меня не было иного опыта, кроме как выставляться, творчески самостоятельно действовать. Возможно, эти правила игры формировались параллельно, но я не знал периода до этого и после этого. Поэтому я не вижу контрастность. «Арсенал», частные галереи как были, так и есть. Их количество не увеличилось и не уменьшилось. Я понимаю правила системы, ее роль. Понимаю, что она понемногу формируется небольшими шагами, и не может приобрести признаки полноценного арт-рынка. Но особенно я в это не углубляюсь, больше наблюдаю.

– Все же ты из семьи скульпторов. Твой отец и дедушка работали в другой системе. Или если сравнивать с художниками поколения украинской новой волны, то их становление происходило в рамках движения вопреки системе. А сейчас надо новую систему выстраивать.

– Да, если сравнивать советскую схему взаимодействия художников с основными институтами, то это: Союз художников, Художественный фонд Украины, а также среда, связанная с Академией художеств. Это все были головы одного организма. И основным поставщиком работы (для скульпторов точно) был художественный комбинат, где распределялись заказы. В Союзе художников – коммуникация и экспозиционная площадка, где формировалось будущее сотрудничество с художественным комбинатом. Это была атмосфера системы, предоставляющей услуги, а художник выбирал, что взять с полок, где много овощей и фруктов, какие деликатесы. Нравился заказ – он мог его брать. А когда эта система пошатнулась, хотя она фактически существует до сих пор, тогда союз самоустранился – в том смысле, что перестал кормить художников. Единственное, он предоставляет площадь под мастерские. Сегодня все члены Союза художников имеют мастерские, даже те, кто идет вразрез с его существованием. Это единственное благо, которое может подарить сейчас союз. Мне бы не хотелось упрекать прошлые схемы работы работы институций и художников. Было другое время. А вот создавать новые принципы, нову коммуникацию – это конструктивнее. И пример художников Новой волны, про которую ты вспомнила, был тому свидетельством. Не думаю, что это было движение против – это было движение за себя, создание альтернативного мира, что является для меня личным правилом.

– Ты говоришь о том, что теперь все в руках художника. Раньше художник или встраивался в работающую машину, или был аутсайдером. Но, с другой стороны, теперь художник один на один с собой. Нет той мощной платформы, которая выводила художника «в люди». Прежде всего речь идет об академии. Сейчас художник поступает в академию, а потом, когда  ее заканчивает, оказывается на распутье. И дальше каждый сам за себя.

– Так было всегда. За период независимости ничего в этом смысле не изменилось. Тем не менее конкурс на поступление в академию не уменьшается, а растет. Хотя критика учреждения звучит все сильнее. Художественное образование всегда должно вступать в диалог с самим собой и постоянно видоизменяться, чтобы растерянность на выходе у студента сокращалась. Мне кажется, что ни школа, ни академия не создает художника – только личный опыт и переживания могут это сделать.

Фото: Александр Заднипряный для Mind.ua

– А каким был твой опыт? Что ты делал после окончания НАОМА, как нашел свой путь?

– Мне очень нравилось учиться в академии, я много лепил, рисовал, я этим жил. Мы начинали в девять и шли домой в девять. Это была эпоха отсутствия интернета, не было отвлекающих факторов, социальных сетей. Нам предоставляли много натуры бесплатно, возможность работать. Но все же было сложно финансово. Жизнь не позволяла находиться в вакууме. И надо было просто зарабатывать деньги, поэтому параллельно с учебой было много халтуры. Что мы только ни делали. Я занимался оформлением сети ресторанов. Был период строительного бума, вторая половина 2000-х годов. Это позволяло снимать квартиру. Но я всегда знал, что такая работа – не мой стиль жизни, это временное. Что я этим завоевываю определенную свободу для того, чтобы потом заниматься тем, чем хочу, разгрузив голову и руки. Когда делал свою первую персональную выставку в галерее  Bottega, я ни на что уже не отвлекался. Я работал над этим проектом несколько лет, формовал, отливал. У меня уже были на это средства, ведь это требовало серьезных материалов. Моя первая выставка – это моя инвестиция в себя размером в тысячи долларов. Плюс есть часть работ, не вошедших в выставки. Не каждый художник может позволить себе заниматься скульптурой, ведь все упирается в материал. Это очень дорогой медиум.

– Можно сказать, что стартовым пунктом в твоей карьере была первая персональная выставка?

– Да, она была для меня очень важна. Она прошла после конкурса МУХі (2009 год), в котором я прошел в финал и занял призовое место. Наградой была персональная выставка в галерее. Это была важная поддержка. Я помню, как готовился, все очень живо.

После этого я начал привыкать к критике. Начал не так серьезно относиться к выставке, стал воспринимать ее как проживание определенного времени с собой, фиксацию определенного периода. Я проживаю время, беру какую-то тему, осмысливаю, думаю о ней, открываю ее определенными средствами, делюсь этим с миром. Сначала у меня было довольно болезненное восприятие самого себя на выставках, во время академических просмотров. Я относился к этому очень серьезно. Это не значит, что теперь выставка для меня – это что-то несерьезное. Просто возможность диалога между зрителем и мной, которую открывает выставка, для меня гораздо важнее оценки «хорошо/плохо». Я начал к этому привыкать.

– Кроме выставок, есть другие форматы. Например, резиденции. Ты часто участвуешь в резиденциях, симпозиумах. Например, BIRUCHIY, Иршанск, год назад ты побывал на резиденции в Польше. Для тебя важно участвовать в таких проектах? И в чем их специфика?

– Когда я впервые поехал на Бирючий, я не знал, как себя там вести. Дается две недели времени пребывания в живописной местности. Я не совсем представлял, как впишусь в этот формат со своей практикой. Но потом понял, что заранее и не нужно этого знать. Диалог, который проходит в рамках резиденции, многое открывает внутри твоих ресурсов и формирует другой взгляд. Когда я поехал туда впервые  – поработал очень плодотворно, это была определенная перезагрузка для меня из-за возможности этюдной реализации своих идей в пространстве. Я как скульптор всегда стараюсь поработать с пространством, но не всегда пространство хочет моего сотрудничества с ним в смысле отсутствия возможностей. Для этого кто-то должен создать условия. И вот на Бирючем их создали: все для художников, неограниченное количество материалов, неограниченное количество тем – делай, что хочешь. И меня прорвало. Я очень люблю Бирючий, езжу туда каждый год, потому что это возможность для меня поработать в практике инсталляции, коротких концептуальных высказываний на тему. Все мои работы на резиденциях были связаны, собственно в отличие от моей деятельности в студии, не с моими собственными ощущениями, а именно с контекстом места, где я находился. Это возможность выйти за пределы личных вопросов и познакомиться с тем, что происходит на месте.

– Видимо, на это влияет и то, что вы собираетесь, общаетесь с другими художниками?

– Довольно сложно проанализировать характер этого общения, потому что оно несистемное, не укладывается в какие-то принципы. У художников есть щупальца, которые считывают настроения, нюансы, хрупкие вещи, из которых все состоит. Поэтому этот диалог обогащает, а в некоторых случаях развенчивает предыдущие впечатления от того или иного художника. Но в результате этого образуется какая-то семейственность. Иногда я, находясь в коллективе, все равно остаюсь один. Иногда диалог, особенно с куратором, оказывается очень ценным.

– Кстати, отдельным важным пунктом в работе художника является кураторский проект. Ты часто участвуешь в проектах, который создает куратор?

– Процесс кураторства – это усиление и открытие образов, сшивание их в линии связи. Очень хочется довериться куратору, прислушиваться к нему, особенно если это большой проект. У меня есть свои мысли по каждому проекта о его удачности, но я всегда хочу послушать мнение другого. Хочется меньше формальности в этих вопросах и больше инициативы от кураторов, которые только начинают, пробуют. Одно дело – просто принять участие в выставке как художник, а другое – та коммуникация, после которой ты выйдешь с другим опытом. Часто это сотрудничество – формальное. Возможно, для куратора оно не является поверхностным, ведь это соответствует его замыслу. Но для меня лучшим был опыт сотрудничества с куратором на резиденции, когда вместе строишь, вырабатываешь форму того или иного высказывания. Этот диалог более человечный, дружественный, настоящий. Ты чувствуешь поддержку, понимание. Или не чувствуешь, и тогда конфликт также ценен, позволяет убедиться в своей позиции.

Фото: Александр Заднипряный для Mind.ua

– Ты хотел бы в дальнейшем больше работать в городском пространстве или в формате интерьерных выставок?

– Недавно я закончил большую пятиметровую скульптуру «Пространство вокруг». Над ней я трудил целый год, и когда ее закончил, мы ее построили, установили у нашего цеха, не в пространстве, где она должна стоять, – и тогда во мне еще раз родился скульптор. Это работа про опыт и взаимодействие личности с пространством, средой, влияние и отражение одного в другом. Работа про время. Поэтому масштаб, в котором она исполнена, делает мои размышления монументальными. А ее влияние и динамику интересно переживать вновь и вновь. Принцип обратного объема, который я использовал в работа, это игра с оптикой зрителя, нашими иллюзиями восприятия реальности. Это мой первый опыт воплощения творческой работы в таком масштабе. Когда я вижу масштабную работу, реализованную идею, которая прошла очень большой путь от замысла до воплощения, с большим количеством проблем и мыслей, я вижу, как она работает в пространстве, как изменилось восприятие маленькой идеи в масштабе. Я нахожусь под впечатлением от этого. И мне хочется сконцентрировать сейчас внимание на работе с публичным пространством.

Хочется больше скульптуры в пространстве, а это значит, что хочется большей коммуникации со зрителями, которая очень мне нужна. Поэтому я планирую сделать несколько масштабных работ. С надеждой, что все же мечта, которую мы с друзьями-архитекторами совместно вынашиваем уже несколько лет, воплотится. А именно – создание парка современной скульптуры. Это была бы лаборатория публичных объектов, которые бы менялись, где была бы и стационарная экспозиция, и объекты, которые затем могли перекочевать в другие города Украины. Чтобы практика скульптурной интервенции становилась нормой для страны. Потому что сейчас в этом плане мы видим вакуум. Но именно парки, нейтральные от политики (не площади с памятниками), и являются той зоной, где можно выработать новые формальные подходы, присущие именно Украине. Это нейтральная зона эксперимента, очень важная. Я на нее полагаюсь, и поэтому сам инвестирую свои усилия, средства, вытягивая из заработка, в проекты, которые еще должны вот-вот родиться как явление. Это меня очень вдохновляет, потому что все, что я делаю на выставках, чем делюсь в экспозициях галереи или кураторских проектах, все это те зарисовки, эскизы, которые очень просятся выйти на улицу. В последних выставках я показывал проект будущего памятника, это размышление о нашей исторической памяти в связи с конфликтом на востоке, осмысление этой памяти, работа с ней, это те размышления, которые можно вынести за пределы галереи и создать символ такого монумента. Как скульптор я пытался в качестве эксперимента зафиксировать памятник, который мог бы стоять на площади.

– Это работа «Конструктор памяти»?

– Да, это небольшая выставочная вещь, но одновременно это большой проект. По большому счету вся моя выставочная практика в пространствах галерей – это небольшие эскизы публичных работ. Я воспринимаю это так и хочу, чтобы это было так. Поэтому я нацелен на международные скульптурные проекты, потому что для меня это возможность того диалога, коммуникации, о которых я говорил.

– В Киеве были реализованы проекты, подобные тому, о котором ты говоришь: Пейзажная аллея, Kyiv Sculpture Project. И для такого проекта требуется серьезное финансирование. Как ты считаешь, это должна быть государственная поддержка или частная инициатива?

– Думаю, что одно другое не исключает. Я понимаю сложность, но вижу ценность таких проектов. Потому что скульптурные акценты, расположенные в парке, в городском пространстве вообще, они его и определяют, влияют на него, раскрашивают его. У нас в Киеве не очень положительный опыт такой практики, например та же Пейзажная аллея. Но стоит помнить, что это была быстрая реакция на угрозу застройки этого участка. Это был даже не «первый блин», это был крик SOS. Поэтому вопросы были решены не слишком грамотно, стихийно и некорректно. Но было и правильное сотрудничество: Kyiv Sculpture Project – очень грамотная работа с пространством и, как следствие, – очень качественный продукт.

– Что бы ты посоветовал художникам, которые сейчас начинают свой путь, мечтают о первой персональной выставке, подаются на участие в конкурсах, возможно, даже твоим студентам в академии? Что им следует делать, какие первые шаги? Сейчас все так же, как было, когда ты начинал, или ситуация изменилась?

– Я не могу быть в позиции советника, для меня это слишком сложно. Просто сейчас гораздо больше возможностей доступа к знаниям, к образованию, чем было даже во время моего обучения. Мне очень интересно общаться со своими студентами, это очень образованные люди, без усталости в глазах. Скорее, это они могут что-то посоветовать мне, а не наоборот.

Фото: Александр Заднипряный для Mind.ua

---

Первая персональная выставка

«Границы пространства», галерея Bottega, 2010 год

Первая успешная работа

«Дождь», 2010 год. Изначально это был эскиз, по которому затем была создана общественная работа. Это была схема, по которой, хотелось бы, чтобы повторился сценарий с другими работами.

Первый кураторский проект

«Ориентация на местности» в Национальном художественном музее.

Первая продажа

На первой персональной выставке купили мою работу, и я выдохнул, ведь окупились все затраты на продакшен.

Вообще я думаю прагматично: я так много денег трачу на материалы и производство, на эксперименты, которые часто бывают неудачными и стоят у меня в гараже, что, если происходит большая продажа, я думаю о том, что у меня появился люфт на материалы. Поэтому такие отношения с деньгами имеют не форму накопления в моем случае, а форму возможности. В отличие от живописца, для которого эти вопросы стоят не так остро, скульптор имеет постоянные проблемы. Поэтому не так много людей позволяют себе находиться в зоне экспериментов. Все зависит от заказа. Есть и другой формат: у художника есть идея, но он воплощает ее только под определенный проект, в котором есть бюджет на продакшен. Но все равно это зависимость: заказ или финансирование продакшена. Деньги дают мне независимость.