Победитель конкурса МУХі: «Странная идея одного человека — мысль сумасшедшего. Если ее повторят пятеро — это срез соцгруппы»

Победу в конкурсе МУХі 2017 Михаилу Алексеенко принесла работа «Голливуд-Троещина» – мультимедийный проект, объединяющий фото, видео и онлайн-материалы. По легенде, проект родился из заказа, который художник получил от знакомых из Лос-Анджелеса. Сообщив в социальных сетях о подготовке к поездке в США, Алексеенко на самом деле никуда не поехал, а голливудские пейзажи организовал в своей квартире в столичном спальном районе Троещина с помощью программы Photoshop. Получившиеся фотографии и комментарии к ним стали частью проекта, в котором художник поднимает темы ложной саморепрезентации в социальных сетях и возможности коммуникации в условиях тотального «общества спектакля».

Что ему дала победа в конкурсе МУХі, о пользе участия в резиденциях, а также чем хороший куратор отличается от плохого и о том, как квартира на Троещине превратилась в выставочное пространство, Михаил Алексеенко рассказал в интервью Mind.

– Как вы оцениваете значение академического образования? Что дала вам учеба на графическом факультете НАОМА?

– Академическое образование у нас построено таким образом, что, по сути, нас учат ремеслу. Но я поступил в академию уже достаточно подготовленным, с определенной базой по рисунку и основам композиции – до этого ходил на курсы и фанатично рисовал целыми днями. В академии графический факультет очень гибкий и позволяет много экспериментировать. Сама графика – особенно станковая – экспериментальная область, ведь для того чтобы получить какой-то результат, необходимо логически мыслить, нужно изначально просчитать и учесть множество моментов – от зарождения идеи до ее концептуализации и исполнения.

Много художников-графиков после академии стали работать в области современного искусства. Если коротко – академическое образование дает базу, инструмент и учит создавать определенный продукт, но совершенно упускает важный нюанс: что потом с этим делать и зачем. Второй минус – это полное отсутствие теории современного искусства, которая обрывается на начале ХХ века. На четвертом курсе я понял, что совершенно не понимаю, что творится в современном художественном мире.

– Кто помог сориентироваться и найти свою «нишу»?

– Начнем с истоков: моя мама, тоже художник-график, хотела, чтобы я поступал на архитектуру, потому что это более прикладная специальность. До моего поступления в академию мы с ней много говорили о том, кто такой художник, и я в какой-то мере был готов к тому, что после окончания учебы потенциально стану безработным, поскольку очень сложно заработать на жизнь исключительно художественной деятельностью. Также дома – достаточно большая библиотека, в детстве любимая книга была с работами Эль Лисицкого, книги очень помогли в формировании вкуса и знаний. После поступления прекрасные люди Тарас Ковач и Александр Жулинский помогали с графическим искусством и показывали своим примером, как можно работать. Немаловажную роль сыграл сквот «Хаят» и участие в группе ЙОД. Общая среда тоже помогает: все время находятся новые люди, у которых можно чему-то научиться.

– Можете выделить момент, когда пришло понимание, что искусство не ограничивается академическими техниками?

– Я постоянно экспериментировал, искал какие-то новые формальные или концептуальные подходы. Переломный момент случился в другом – я понял, что моей академической художественной базы не хватает для того, чтобы работать дальше, чтобы считывать информацию. Выстроился определенный диссонанс: в академии ты находишься в инкубаторе, а потом выходишь в мир и видишь совершенно другие вещи. И хотя сейчас информации так много в свободном доступе, ты не знаешь, что с ней делать, ведь ее надо принимать осознанно. В этот момент я начал заниматься самообразованием, пытался разобраться, чем именно мне интересно заниматься. Искал резиденции и пытался не стоять на месте.

– Как вы пришли к форме техники и подачи, с которыми работаете сейчас?

– Сначала есть идея, а потом уже начинаешь думать, как лучше ее воплотить в жизнь. Также важны другие факторы, например – инструментарий, которым ты владеешь. Исходя из него, уже можно выбрать наиболее подходящий метод. Опять-таки, я очень благодарен своей маме, потому что она собрала большую библиотеку, книжки дали мне многое. Но литература сформировала, скорее, не поисковой запрос, а понимание, которое мне помогло восполнить пробелы в теоретической базе, предложенной академией.

– Как выглядит процесс создания работы?

– Появляется идея, ты ею загораешься и начинаешь над ней думать. Зачастую появляется целый комплекс решений, но я в работе не спонтанный человек – обычно проходит года два, перед тем как я реализовываю проект. По-настоящему можно найти фундамент в своих предыдущих размышлениях, которые накладываются на новый опыт, это все складывается в единый пазл, бац – и выходит. В процессе работы лишнее отсекается, в конце ты уже полностью концентрируешься на этапе финальной реализации, когда работа представляется публике. Очень долго я не делал никаких проектов или выставок, потому что как раз завершающий этап – это определенная ответственность. Я не мог концептуально ответить себе на вопрос, почему заставляю зрителя смотреть на это или принимать в этом участие. Я чувствую большую ответственность перед зрителем.

– Расскажите о своем опыте участия в резиденциях – в чем специфика такой формы работы?

– Резиденции KYIV AIR и Gaude Polonia – два самых важных этапа моей творческой и не творческой жизни. Когда я участвую в резиденции, на начальном этапе обычно ничего не создаю, только аккумулирую новые знания. В это время что-то производить не особо хочется, потому что понимаю, что это будет повторение. Конечно, параллельно возникают промежуточные работы, которые помогают прийти к новому.

Первая резиденция открыла для меня украинское современное искусство, там я познакомился со своими коллегами. Женя Самборский, Добрыня Иванов – художники, которые на тот момент уже практиковали. Остальные – как и я – только начинали свой путь. Кроме того, в рамках резиденции проводились лекции. Это был один огромный полугодичный интенсив и эксперимент. Я туда попал во время учебы, когда делал диплом на шестом курсе академии, и ко мне пришло понимание, что что-то происходит, а я этого не знаю. Также мне тогда нужно было понять, чем заниматься после академии: можно было остаться работать в киноиндустрии и получать нормальные деньги, а я выбрал пойти в резиденцию. Нашел друзей, единомышленников, с которыми мы организовали сквот «Хаят» и работали в группе ЙОД.

Вот так ты идешь дальше, развиваешься, но потом заходишь в тупик, и тебе все равно нужен какой-то толчок, чтобы перейти на новый уровень. Я никогда не любил художников, которые всю жизнь делают одно и то же. Находят свой стиль, один действенный ход и беспрерывно его эксплуатируют. Если человеку комфортно, то почему бы и нет?

Но мне так не комфортно. На Gaude Polonia я подавался четыре года и прошел туда как раз в то время, когда был готовым к новой информации. Хорошо, что меня не взяли сразу, потому что я упустил бы много полезного. Для меня резиденция, в первую очередь, это люди, общение с ними и коммуникация. На Gaude Polonia я впервые познакомился с художниками Даниилом Галкиным и Тарасом Каменным, у меня был прекрасный куратор Марек Гожджевски, у коллег всегда есть чему поучиться. Особенно если их практика отличается от твоей.

– Вы начинали публичную творческую деятельность с сооснования и участия в группе ЙОД и соорганизации сквота «Хаят». Это скорее неформальная художественная среда. Можно ли назвать это протестом или все же это было стремление интегрироваться в институциональное поле?

– «Хаят» не был жестом протеста, это была необходимость. Художникам нужно было пространство для мастерских. Сквот в том доме (на ул. Аллы Тарасовой, возле отеля Hyatt. – Mind) существовал и раньше, просто так сложилось, что когда я туда заехал, там собралась уже критическая масса художников, которые хотели творить, экспериментировать. Тогда и возникло это шуточное название. В ходе работы и общения оказалось, что у многих резидентов сквота идеи пересекаются, и мы решили объединиться в группу. Но по сути нас объединило место – когда закрыли «Хаят», мы приостановили совместную работу в ЙОДе. Возможно, нам так было проще влиться в систему современного искусства. Хотя мы не особо понимали, как это происходит, и просто хотели реализовывать свои идеи, материал, который накопился. Социум так устроен, что когда идею продуцирует один человек, то это мысль сумасшедшего, но если это делают пять сумасшедших, то это срез определенной социальной группы.

Конечно, мне хотелось выставляться, продаваться и жить за счет своей творческой деятельности. Но в первую очередь была потребность экспериментировать и реализовывать свои проекты и идеи. Во время KYIV AIR к нам приходили лекторы, которые рассказывали про арт-рынок, функционирование галерей и построение сотрудничества между художником и институцией. Однако все лекции заканчивались словами «должно быть вот так, но у нас это не работает». Поэтому, имея представление о том, как должна функционировать здоровая система, казалось, что наши галереи хотят сделать с тобой что-то нездоровое.

Мы собрали первую выставку «Шара», которая привлекла намного большее количество людей, чем мы ожидали. «Шара» имела огромный успех, мы раздали практически все работы. И возник вопрос: зачем что-то делать в галерейном пространстве, если мы и сами можем? Но в «Хаяте» массово и публично мы больше ничего не реализовывали, это был первый и единственный проект. У нас было огромное пространство в центре города, но мы не могли его полноценно использовать, так как существовали там нелегально. Если бы мы активно использовали это место для публичных мероприятий, «Хаят» закрыли бы намного раньше. Часто у нас возникала идея, а потом мы находили место для реализации. Кстати, на МУХі я до этого никогда не подавался, потому что чувствовал, что не смогу реализовать хороший проект, который мог бы победить. А мне все же хотелось занять первое место, что в итоге и произошло.

В целом работать можно с кем угодно и как угодно, если тебе комфортно, и это не противоречит твоим принципам или художественным взглядам. Важно только то, что ты делаешь, зачем ты это делаешь, насколько ты самодостаточен. Не исключаю, что если бы после окончания академии какой-то галерист взял меня под свое крыло, то я не был бы тем художником, каким являюсь сегодня.

– А как вы видите систему взаимоотношений «художник – институция»?

– Равноправное партнерство, основанное на диалоге и взаимном уважении. Во избежание проблем в будущем, если уже есть партнерство, важно, чтобы оно было подкреплено юридически, не только на словах. Я не работаю постоянно с одной галереей, институцией, потому идеальную формулу сформулировать сложно.

– В этом году вы стали финалистом сразу трех масштабных проектов, посвященных искусству молодых украинских художников: МУХі, «Фестиваль…» в Мыстецком Арсенале и PinchukArtCentre Prize. Как думаете, что к этому привело?

– Ответ на этот вопрос прост. Мне все время хотелось каких-то институциональных бонусов до тех пор, пока мы с художницей Мадлен Франко не организовали «Квартиру 14» и не начали свободно реализовывать проекты там и показывать их в других пространствах. Меня отпустили мысли про конкурсы и институции, я ощутил внутреннюю уверенность и понял, что я могу совершенно спокойно функционировать независимо. И тут же институции появились на горизонте и дали положительные ответы.

– Расскажите немного о проекте «Квартира 14» – выставочном пространстве в вашей квартире на Троещине. По какому принципу оно функционирует?

– «Квартира 14» – это проект в проекте. Мы с Мадлен Франко приглашаем художников переосмыслить постсоветский опыт, используя как интенцию комнату моей бабушки, которая осталась полностью нетронутой после ее смерти в 2009 году. Каждый раз мы приглашаем художника, предоставляем ему полную свободу и выстраиваем диалог. Ко мне есть определенное доверие, так как я тоже художник.

Хороший пример – это последний проект в «Квартире 14» под названием «Троя ВК». Я попал на артист-ток с Андреем Рачинским и Даниилом Ревковским в Северодонецке, где они рассказывали про свои художественные практики. После я к ним подошел, рассказал, чем занимаюсь и предложил сделать работу у себя в Киеве, потому что контексты были связаны и много в чем пересекались. Мы не были знакомы до этого и подружились позже, но изначально общались как художники, а не как куратор и художники. Все проекты в «Квартире 14» построены на диалоге, а в диалоге рождается истина. Это пространство было создано как поле для взаимодействия и для вычленения новых идей и моделей, которые могут существовать и могут работать.

– Какой этап работы над проектом вы можете выделить как самый важный?

– Если говорить о кураторской работе в «Квартире 14», самый важный и приятный момент – первоначальная разработка идеи. Самый эйфорический этап – это когда у всех участников все кристаллизируется, и мы понимаем, что это «оно». Потом проект еще сильно видоизменяется, но все же трансформируется вокруг изначальной конструкции. Самый сложный процесс для меня – это коммуникация: отвечать на письма, постоянно заходить в социальные сети и что-то отписывать.

Во время подготовки моих собственных проектов самый важный – предфинальный этап подготовки, когда ты больше всего сталкиваешься с моральными трудностями. Речь идет как о концептуальной завершенности работы, так и об экспозиционном или репрезентационном решении. Ведь ты можешь мгновенно придумать классное, как тебе кажется, решение, но когда этот момент эйфории проходит, тебе надо просто закончить. И тогда начинаются сомнения. Но сомнения – это неплохо, ведь они дают возможность стать лучше, помогают задавать вопросы и находить ответы.

– Какую роль играет куратор в подготовке, экспозиционном и концептуальном решении ваших проектов теперь? Вы склонны больше прислушиваться к куратору или действовать независимо?

– В наших реалиях так сложилось, что художники оказались намного прогрессивнее и более восприимчивыми к информации. Многие украинские художники, поработав за границей и увидев, как с ними кураторы работают там, поняли, что в большинстве случаев то, что у нас называется кураторской работой, таковой не является. И художники взяли на себя функцию курирования, все равно оставаясь «художниками». Кураторская задача состоит в том, чтобы максимально раскрыть идею, при этом минимально оставляя свой отпечаток на ней. Для меня сейчас величайший художник – это куратор, который воплощает свой концепт, используя в качестве инструмента других художников. Это не просто человек, который занимается собирательством, – куратор формулирует идею.

Какую роль он играет? Все зависит от того, кто с тобой работает. Хорошая кураторская работа – когда художник думает, что он сам все делает. Со мной, наверное, всегда хорошие кураторы работали, потому что у меня есть иллюзия, что мне только помогали и никогда не мешали. При подготовке больших групповых проектов кураторская задача состоит еще в том, чтобы правильно разместить работу каждого художника, чтобы твое высказывание и не было упущено, и не мешало высказыванию других, и в комплексе чтобы все смотрелось гармонично. Это, конечно, обсуждается с художником, и он тоже имеет право голоса. Но у меня не было еще жестких ситуаций, когда я упирался решению куратора и настаивал только на своем видении.

– Как на вас и вашу работу повлияло участие и победа в конкурсе МУХі 2017?

– Пока ничего сказать не могу, для анализа прошло мало времени. Возможно, теперь буду пристальнее наблюдать за своей творческой практикой. На данный момент понимаю, что буду с большей ответственностью и еще большими сомнениями относиться к своим следующим проектам.

---

Первая успешная работа

Успешная – это слишком громко. Лучше сказать не «успешная», а «важная». Первый важный проект – это «Шара», который курировала группа ЙОД.

Первая персональная выставка

В 2013 году выставка-акция «Шара» в арт-сквоте «Хаят» – на мой взгляд, это первое осознанное высказывание. Первый персональный проект в институции – «Бесконечный проект» в 2015 году в Малой Галерее Мыстецкого Арсенала, который курировала Дана Брежнева.

Первый кураторский проект

В первый раз я столкнулся со взаимоотношениями «художник-куратор» на выставке участников резиденции KYIV AIR, которая проходила в Национальной академии.

Первый конкурс/резиденция

В школе меня все время отсылали на разные олимпиады по рисованию, но я ужасно не любил подобные конкурсы, к тому же занимал вторые и третьи места, никогда не выигрывал. В Академии участвовал в конкурсах рисунка. А в первый раз попал на резиденцию KYIV AIR в Киеве в 2013 году.

Первая продажа

В 2013-м в рамках проекта «Шара» я раздал около 300 работ и после этого решил, что пока не раскупят остальной накопленный материал или эти работы сами собой не найдут свою жизнь, то материального особо ничего производить не буду.